Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко. Иван Никитчук

Константин Павлович? – спросили его.

      – Нет, – ответил он с горькой улыбкой, – я не здесь, я на гауптвахте. Император разрешил только похоронить Александра, и я должен вернуться под арест.

      Мокрицкий увидел много литераторов, художников, музыкантов. Все они собрались сюда, но и много незнакомых людей приходило попрощаться со своим самым любимым поэтом. Тарас не мог выйти сейчас из этой комнаты. Он стал в уголке и стал смотреть, смотреть. И слова, незабываемые пушкинские слова о вольности, свободе вставали в его голове. Он хотел навсегда запомнить это лицо, которое довелось ему увидеть только мертвым. Он посмотрел на Мокрицкого, и они поняли один другого. Мокрицкий вынул с кармана лист бумаги, поделил его пополам и дал половину.

      Из своего уголка они быстро начали рисовать.

      А двери не закрывались. Бесконечным потоком шли люди – студенческая молодежь, взрослые и совсем старые. Все кланялись до земли, плакали и, выходя, шепотом говорили друг другу:

      – Что ж, «он» теперь радуется, что убили. Пушкин ему поперек горла стоял.

      – «Он» мог бы его уберечь для России, но «он» сам толкал его на смерть.

      Тарас ловил эти слова, прислушивался к разговорам. Он хотел понять и не мог, как же случилась эта страшная трагедия, как же это «он» – царь Николай – не уберег солнце своей земли.

      Возле него остановился совсем молодой, хорошо одетый студент, и тот же вопрос был в его светлых глазах.

      – Тургенев, пойдем, – услышал Тарас, как, взяв студента за рукав, шепотом промолвил другой студент. – Там, на улице, у людей стихи на смерть поэта.

      Тарас с Мокрицким тоже вышли. Уже было совсем темно, но народу не убавлялось. Они увидели, как на парапет моста поднялся какой-то студент, вынул лист бумаги и прерывистым голосом начал читать при свете фонаря:

      Погиб поэт! – невольник чести –

      Пал, оклеветанный молвой,

      С свинцом в груди и жаждой мести,

      Поникнув гордой головой!..

      – Тише, тише. Жандармы!

      Студент мгновенно исчез, но через минуту его голос звучал с другой стороны моста:

      Вы, жадною толпой стоящие у трона,

      Свободы, Гения и Славы палачи!

      Таитесь вы под сению закона,

      Пред вами суд и правда – все молчи!..

      – Пойдем, пойдем. Быстрее отсюда! Тут добром не закончится, – тянул Мокрицкий за руку Тараса.

      – Нет, нет, подожди… Смотри, он бросил этот листок в толпу.

      – Кто написал эти стихи? – спросил рядом какой-то офицер другого.

      – Говорят, гусарский поручик, Мишель Лермонтов…

      – Ну, ему этого не простят, и бабушка не поможет.

      – Говорят, возле нидерландского посольства, где живет Дантес, отряд жандармов стоит. Царь боится, что Геккеренов разнесут.

      – Их он больше бережет, чем Пушкина.

      Мокрицкий и Тарас насилу вырвались из этого потока.

      – Завтра пойдем на похороны.

      – Конечно, только надо прийти пораньше. Видишь, сколько вокруг жандармов!

      Но на похоронах им быть не удалось. Дом