Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко. Иван Никитчук

Аполлону, заказывают уже много портретов. Возможно, и Тарас смог бы сделать не такой уж плохой портрет…

      В воскресенье он отпросился у Ширяева на Моховую, к своему хозяину Энгельгардту. Среди панской челяди его старый друг-земляк Иван Нечипоренко, добродушный, спокойно-меланхоличный мужик.

      – Будь другом, – говорит ему Тарас, – посиди спокойно и покури свою трубку. Я так тебя нарисую, выйдешь, как игрушечка на портрете, и ей-богу, табаку куплю.

      – Ври, ври больше, – засмеялся Иван, – как не выйду – по затылку получишь.

      Он сел, надулся, погладил усы, поправил чуприну, набрал сурового вида – так, ему казалось, лучше будет. Аж крякнул Тарас от удовольствия.

      – Выйдет, Иван! Иван с Украины!

      Схватил кисть – и вскоре с полотна смотрели лукавые, хитровато прищуренные глаза Ивана, и был весь он, как живой – хоть возьми, да и потрогай его крепкую загорелую руку.

      Тарас не услышал, как к ним подошел сам пан, Павел Васильевич Энгельгардт.

      – О, мой Перун! – выпустив дым из трубки, проговорил он. – Рисует! И как похоже. Пусть меня возьмут черти! Смотрите какой! Это же я его выучил, мой художник! Слушай ты, сбегай сейчас на Фонтанку, адрес запиши, возьми краски, кисти. Все, что там надо, и начнешь рисовать портрет пани Адели. Портрет для меня. Понимаешь?

      Портрет Ивана он не закончил. Зато сколько знакомых дам пана пришлось с той поры рисовать Тарасу. Еще бы – «его собственный художник»!

      Иногда он давал за портрет рубль, а иногда только ругал и делал дурацкие замечания, потому что совсем не разбирался в живописи.

      Как-то Тарас нес портрет одной из этих дам и его остановил на улице молодой кирасирский юнкер.

      – Ну-ка, голубь, покажи! И это ты сам нарисовал? Сколько ты возьмешь за портрет моей невесты?

      Тарас уже знал, сколько может стоить такая робота, но разве мог он назвать более-менее пристойную цену? Он рад был каждой копейке.

      – Пять рублей! – сказал он.

      Юнкер был удивлен такою низкой ценой, но не мог не поторговаться. – Три!

      – Пусть будет так!

      – Я живу в Гатчине. Приедешь в воскресенье. Фамилия моя – Демидов.

      Это было нелегко, но заработать всегда нелегко. Тарас несколько раз ездил рисовать портрет невесты Демидова. Как всегда, он сам увлекся работой, хотя «натура» ничего собой интересного не представляла. Еще и мать мешала:

      – Зачем он ее делает такой бледной, разве нельзя на портрете наложить больше розовой краски? А этой родинки на носике вообще не надо делать. Ой, на портрете она какая-то долгоносая!

      Панночка действительно была долгоносая, и с родинкой, и бледненькая, как петербургское утро. Но в конце концов это надоело Тарасу, – он и нос в сердцах укоротил, и щеки сделал порозовее. Панночка была в восторге, Демидов тоже.

      Тарас выжидательно смотрел на жениха и невесту.

      – Ах да, деньги! Приедешь на следующее воскресенье!

      В то воскресенье Демидов пьянствовал с приятелями и о деньгах и вспоминать не хотел.