Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко. Иван Никитчук

себя здесь, как у близких, гостеприимных родственников.

      Сошенко окинул взглядом манекен в крестьянском русском убранстве, столик с кистями, рабочее орудие хозяина, и сел с Аполлоном на кушетку за круглым столиком. В соседней комнате послышались девичьи голоса, быстрые шаги, топот.

      – Только условимся, – предупредил товарища Сошенко. – Сначала дело, поговорим со стариком, посоветуемся, а потом все остальное.

      – А что? Я ничего, – согласился Мокрицкий. – Мы не для того шли.

      Невысокий, с бритым суховатым лицом старик в темно-зеленом долгом сюртуке, с шелковым платком на шее, вышел к молодым людям. Это и был Венецианов.

      – Мы к вам по важному делу, – решил сразу же сообщить Мокрицкий, здороваясь, чтобы старик не заподозрил чего-нибудь. – Мы пришли посоветоваться. Но это все начал Сошенко, он вам и расскажет все подробно.

      Молодые люди не ошиблись. Венецианов слушал Сошенко внимательно, и в его добрых, уже выцветших глазах были неподдельное сочувствие и грусть.

      – Он крепостной? Что поделаешь! – промолвил он. – Когда мы уже освободимся от этого лиха, что оскорбляет всех нас! Сколько талантов гибнет через эту кричащую несправедливость! Но все, что можно сделать, мы обязаны сделать. Вы говорите, у парня есть способности?

      – И немалые, – убежденно сказал Сошенко. – Я уверен, что после подготовки его приняли бы в Академию.

      – Об этом теперь не может быть и речи, – махнул безнадежно рукой Венецианов. – Разве вы не знаете, что уже давно есть указание не принимать крепостных в ученики Академии?

      – Мы знаем, но к чему такое суровое указание? Ведь немало известных художников российских вышли именно из крепостных, – возразил Мокрицкий, – вспомните архитектора Воронихина, который строил Казанский собор.

      – А Тропинин, – подхватил Сошенко, – кто из нас не увлекался творениями Тропинина!

      – Но почему же принято такое указание не принимать крепостных в Академию? Ведь закончив Академию, получив золотую или серебряную медаль, они же не могли не вернуться к своему хозяину? – спросил Сошенко.

      – В том то и дело, друзья мои, что хозяева иногда даже посылали их в Италию, а потом забирали к себе. И люди, уже интеллигентные, вкусившие, так сказать, плодов высшей культуры, с развитым вкусом и тонкими потребностями, возвращались в положение лакеев, простых маляров, их снова могли наказывать розгами, над ними издевались, и случаи самоубийства участились, а в актах писали: «покончил с собой от имеемой в нем задумчивости». Вот Академия и приняла такое решение.

      – Значит, дело с моим протеже безнадежное? – спросил грустно Сошенко.

      – Никогда не следует терять надежды, молодой человек, – сказал Венецианов. – Не надо бросать юношу, надо поддержать, подучить, а тем временем что-то найдем. – И добавил: – Таланты на дороге не валяются, их надо лелеять, им надо помогать.

      – Что же делать? Если бы знали, как хочется помочь ему! – горячо заговорил Мокрицкий. – Иван просто очарован