Страшный суд над богом и дьяволом. Владимир Владимирович Васильев

или жив? – прищурившись, спросил один из инкубов.

      – Какая разница? – хохотнул другой инкуб. Он деловито оглядел младенца и ткнул его вилами. Не обращая внимания на вопли малыша, он достал откуда-то лист пергамента и смочил его кровью младенца.

      – Сам! – вдруг рявкнул инкуб и заглянул в глазки крошечному существу. – Сам, обезьяна!

      Младенец притих, мазнул палец в собственной крови и доверчиво коснулся пальцем пергамента. Как только ребенок совершил необходимое действие, инкуб брезгливо его отшвырнул. Тем же жестом он швырнул гориллообразному существу пару глиняных фляг.

      – Бабу! – попросило существо в черной шкуре. Рыжеватое существо его поддержало.

      – Час! – строго сказал инкуб и выволок красивую молодую женщину из ямы с лавой. Ожоги на ее теле волшебным образом затянулись. Красавица открыла глаза и отчаянно завопила. Подобия горилл обступили ее.

      – За что? – она всхлипнула, слезы лились из ее глаз. – Я простая девушка, я жила, как все!

      – Именно за это, – усмехнулся инкуб. – За свою простоту ответят все! Особенно те, кто притворялся простым, будучи сложным…

      – Кто это? – пролепетала женщина, с ужасом косясь на пристраивающихся к ней существ.

      – Ваши очень простые потомки, – оскалился инкуб и повернулся к материализовавшемуся Роману Монтекову.

      – Права не имеете! – орала женщина. – Я член партии с восьмого года!

      – Ладно, два часа, – разрешил инкуб потомкам члена партии. Существо в козлиной шкуре поклонилось и поцеловало инкубу копыто.

      – Это прошлое или будущее? – с интересом спросил Монтеков.

      – Это вечность, – сказал инкуб и окунул Романа в яму с лавой. Роман молчал, корежась от боли.

      – Дело не в том, когда преисподняя – в прошлом, в будущем или в вечности. Отсеките мелочи. Преисподняя в пространстве и она не иллюзорна, – подтвердил Жак Ренар, появившись рядом с инкубом.

      – Я… не вас… хотел… видеть… – простонал Роман.

      – Какое значение имеет оболочка? – Ренар недовольно щелкнул пальцами и принял свой истинный облик. – Зачем я вам понадобился? Вы ведь знали, что ваш отказ приведет ко мне.

      Женщина заорала под парой существ.

      – Не… кричите… игнорируйте… тогда… не так… больно, – процедил Роман.

      – Кого вы учите, Монтеков? – улыбнулся Асмодей.

      – Мучителей… выживанию… милосердие, – прохрипел Роман. – Неестественное… вымученное… милосердие… противное разуму и сердцу. Но… иначе… я стану вашим…

      – Милосердие – игра! – щелкнул пальцами Асмодей. – Все игра, как бы вы к ней не относились! Купюру номиналом в жизнь вкладывают и разменивают. Глупо ее жечь, не потратив. Не будьте столь убийственно серьезны, сыграйте!

      – Купюры номиналом в жизнь изначально разного достоинства. Я хочу играть с вами… не со слугами, – пробормотал Монтеков.

      – Ах, вот зачем вам такой страшный эпизод. Не во имя опыта, а во имя гордыни. Нет, Роман. Не заигрывайте с дьяволом, ему не до вас. Вы ему не нравитесь, не тем что недовольны им, а тем, что пытаетесь ему уподобиться. Интеллект,