Страшный суд над богом и дьяволом. Владимир Владимирович Васильев

морды, искаженные бездумной агрессией, то на гладкие ледяные рожи с пустыми глазами. Но одно в лице оставалось неизменным. Струйка крови текла по трансформирующемуся лбу.

      На многоликое лицо падала тень. Вдруг тень счастливо расхохоталась, и подняла искрящийся клинок. Беспорядочно опуская клинок на лицо, и оставляя новые кровавые пятна, тень лихорадочно подпрыгивала.

      – Кто ты, помощник? – спросил Роман.

      Тень повернулась к Монтекову, и он узрел собственное лицо.

      – Я готов стать твоим соучастником, – поморщился Роман. – Но становиться тобой противно.

      Тень подняла окровавленный нож и медленно пошла навстречу Монтекову.

      – Князь, – спокойно сказал Роман. – Давайте без театральной символики. Что вам нужно?

      – Мне нужно, чтобы вы увидели этот сон, – послышался бархатный голос.

      – Я хуже или лучше этого себя?

      – Вы опаснее его, Роман Олегович. Но ваше изобретение еще опаснее вас, – голос Асмодея растворялся в кровавом клинке, опускающемся на грудь Монтекова.

      «Проснуться!» – скомандовал себе Роман.

      – Зачем? – спросил его Монтеков с окровавленным ножом. – Сон нереален. Это твоя дверь, твоя дорога, твое убежище. Как Земля, как Париж, но свободнее…

      – Ты прав, – голос Романа дрогнул. – Я не хочу просыпаться.

      – Придется, – подмигнул ему возникший из ниоткуда Асмодей Адамович.

      Монтеков открыл глаза, и увидел прозаичную Сену, монотонно плещущуюся за круглым окном.

      «Рома, это был кошмар. Ты в Париже, в боат-хаусе, и утром тебя ждет Рене. Ты ждешь постоянной работы и не менее постоянного гражданства», – успокоил себя Монтеков и сладко потянулся. Луч света пощекотал его орлиный нос. Роман сощурился и полностью проснулся.

      ***

      Планета Земля, Франция, Париж.

      Весна грела Монтекова, изредка поглаживая ветерком по голове. Громадный фонтан с игрушечными корабликами казался величественнее и красивее целого мира. Запахов не было – были лишь ароматы. Люди гармонировали с природой, и делали это ненавязчиво. Трапеза в парижском кафе была бы великолепной, если бы рядом с Монтековым не сидел бубнящий о финансовых рисках Рене.

      Рене, неподдельно увлеченный переливанием из пустого в порожнее, давно надоел Монтекову своим чересчур серьезным отношением к работе, ограниченностью и замкнутостью на бизнес-процессах. Роман бросал ему деловые реплики, и недоумевал тому, что сад Тюрильи в глазах парижан – лишь рутинная декорация для деловых бесед.

      – Вы никак эмигрировали, Роман Олегович? – язвительно спросил кудрявый толстяк с соседнего столика.

      – Никак не эмигрировал, Максик, – ответил Монтеков, нимало не удивляясь, что встретил своего бывшего сокурсника в Париже.

      – Твой друг? – спросил Рене.

      – У меня никогда не было друзей, и, надеюсь, не будет, – ответил Роман.

      – Мне Саня говорил, что ты эмигрировал, – не отставал толстяк.

      – Сане виднее, – зевнул Монтеков. – Хоть я и не знаю, кто это.

      – Что же ты