Барракуда forever. Паскаль Рютер

бумаги, усеявшие пол. Он поднял глаза и посмотрел на меня. Я вдруг сообразил, что легкий аромат духов Жозефины улетел в окно вместе с паром. Мне подумалось, что теперь у Наполеона нет никого, кроме меня, и я тут же устыдился этой мысли.

      – Дети? – буркнул он. – Не знаю. Давай бросай работу. Пора просвещаться.

      Он непринужденно швырнул скребок в таз изящным движением баскетболиста, уверенно забрасывающего мяч в корзину.

* * *

      Маленький транзистор несколько секунд трещал, потом стал отчетливо слышен голос ведущего.

      В этой игре нам нравилось все. Ведущий, который с воодушевлением, словно в первый раз, призывал публику проскандировать вместе с ним: “Начинаем игру на тысячу евро-о-о-о!!!” Напряженная тишина после каждого вопроса, три сигнала, означающие, что время на размышление истекло, колебания участника, который под крики публики “Давай! Давай!” пытается решить, отвечать ему дальше или остановиться. Иногда игрок говорил: “Все, я заканчиваю”, и тогда Наполеон презрительно бросал: “Недотыка!”

      Наполеон пристрастился слушать эту игру-викторину, когда работал таксистом. Он тормозил на обочине или на полосе аварийной остановки, даже если вез пассажира и тот куда-то спешил.

      В этой нескончаемой игре сменилось несколько ведущих, и дед их путал. Он не помнил, кто из них ушел на пенсию, кто умер и кто задает вопросы в данный момент, они все для него были одинаковы и носили одно имя – Этот.

      В тот день Наполеон открыл банку сардин. Вытащил одну из них за хвост, держа большим и указательным пальцами, и протянул Басте. Пес разом ее проглотил, только на зубах остался прилипший хвост. Пес положил голову деду на колени. Две оставшиеся рыбки Наполеон размазал по двум ломтям хлеба и один из них протянул мне.

      – Надо было мне поваром стать, – проговорил он, откусывая бутерброд.

      Прозвучал первый вопрос.

      – Вопрос непростой, – предупредил ведущий, – будьте внимательны. Почему не присуждается Нобелевская премия по математике?

      Время пошло.

      – Подумайте хорошенько, – тихо сказал ведущий. – Это трудный вопрос. И ответ на него неожиданный.

      Наполеон размышлял, покачивая головой.

      – Ты знаешь? – спросил он.

      Я пожал плечами и замотал головой.

      Негромко, но неумолимо прозвучали три сигнала.

      – Итак, слушайте ответ! Жена учредителя знаменитой премии сбежала от него с любовником-математиком, и из мести Нобель не стал учреждать награду для гениев математики.

      Такого рода истории приводили моего деда в восторг.

      – Ты слышишь, Баста? Ох уж эти умники! Со смеху помрешь!

      Он наклонился к приемнику, с любопытством прислушался и нахмурил брови.

      – Тихо! – велел он.

      – Но я ничего не сказал, это ты…

      – Тихо, тебе говорю! Черт! Ты слышал?

      Я слышал. Через несколько дней передачу собирались записывать неподалеку от нас. Мне эта новость доставила такое же удовольствие, как Наполеону. Ведущий продолжал расписывать