Планета в клетке. Александра Нюренберг

не мог объяснить, зачем пишет музыку и приходилось ему грубо шутить насчёт неоплаченных счетов.

      Человечество занималось любовью – чрезвычайно разнообразно, погружаясь в неё с ушами – торчком стоявшими рыжими и чёрными ушками, слышавшими не только любовную перебранку, но и томную слегка скрипучую мелодию, которую издавали двенадцать планет Детского Сада.

      У людольвов действовало около пятидесяти чувств – того, что мы теперь осмеливаемся называть чувствами. Они видели, как лепестки цветка подрагивают и начинают светиться лампочкой – крошечные частицы вещества под их взглядом менялись и строили новые формы. Надо ли укусить друга за плечо? Как велик кит, глубоко плывущий и едва темнеющий в толще воды? Что за небесами? Как отучить малыша дёргать меня за хвост? Ведь он сильно дёргает, мерзавчик.

      И они были не одиноки. В смысле, они не отделяли себя от остальных – камней, цветов, воды и бабочек.

      Вы извините меня, прошу вас, за эти странные ничего не объясняющие словечки – « в смысле», «одиночество» и «вина». Тогда их никто не знал, так как смысла не нужно было искать, одиночество, пожалуй, можно сопоставить с рассматриванием неба, и никто не был ни в чём виноват. Разве что тот малыш, кусающий отца за хвост сильнее, чем надо бы.

      И они любили баловаться. Но нам не понять. Они, к примеру, могли долго смотреть в воздух и делать в нём дырки – так силён взгляд невинного и способного творить существа. Иногда дырки оставались даже после того, как людолев, соскучившись, удалялся на зов подруги. Он помнил, что видел там, в глубине разверзшегося вещества света что-то необычное – тёмненькое и клубящееся. Иногда звук, разложенный чуткими ушами, доносил шипение или отдалённый вой, непохожие на все звуки земли.

      Кто сделал дырку поглубже? Ах ну вот – ну надо ли искать виноватых там, где нет преступлений? Там, где никто не заподозрит то, чего не бывает – преступления?

      Быть может – я о дырках – это сделал тот малыш? Дети, они… и так далее. Даже в созданном по любви мире. И особенно в таком.

      Преступление, между тем, зрело.

      Так «те» и пришли. С неба ли? Или из глубины потревоженного атома?

      Потом говорили, что «те» пришли с неба. Ну, положим.

      Маленькие господа, которым, похоже, нравились все три луны – или они нравились лунам – всё ещё толпились на лужайке возле рыжего перелеска.

      Львица шевельнулась, и её вспыльчивый друг Клавдий дёрнул хвостом. Рыжий перелесок передвинулся к югу. Это вызвало лёгкую ажиотацию среди прогуливающихся, особенно среди дам. Послышались смешки, юбки принялись подбираться над тонкими щиколотками, будто эта мера могла помочь дамам спастись бегством.

      Фортунатий мрачно заметил:

      – Эти шутки с соотношениями величин несколько надоели.

      Он провёл рукой по лоснящемуся рукаву отменного костюма.

      Прото всполошился:

      – Не вздумай