Планета в клетке. Александра Нюренберг

об этом, когда почувствуешь, что завираешься. – Послышался красивый старческий голос. Он тоже поблёскивал.

      – Когда я не вполне понимаю происходящее. – Протестующе молвила Саня.

      Няня легко согласилась:

      – Я так и сказала.

      Медвежий нос – большой пластмассовый нос – был найден Саней во время уборки на чердаке и небрежно выброшен ею в порыве избавления от ненужных и никчемных вещей. Часом позже ею же был найден медведь – давняя детская игрушка, которую Саня полагала потерянной. Медведь был встречен с искренней, но избыточной радостью – избыточной для взрослой девушки, имеющей образование, работу и даже Увлечение, как выражалась няня.

      Возможно, некоторая чрезмерность пафоса была связана именно с желанием прекратить разговор об этом самом Увлечении с большой буквы.

      Так или иначе, но Саня и в самом деле растрогалась не на шутку – были упомянуты давние события, столь давние, что казались страницей из книги сказок, которую, кстати, тоже нашли.

      Далёкий дом в иной стране, необъяснённые никем происшествия детства, память о которых подёрнута паутиной – а пауков Саня никогда не боялась.

      – Душечка… – Говорила Саня, горячо прижимая медведя к щеке. – Помнишь, как тебя забыли на железнодорожной станции? А потом, когда мы ехали обратно, ты сидел на скамейке, такой грустный? Только вот не помню, куда мы ехали и вообще, кто это – мы.

      Со здоровой брезгливостью она аккуратно поцеловала медведя в пыльный нос, вернее, в то место, где он некогда был, и покосилась на Агнию Яковлевну, спокойно перебиравшую маленькими сухими ручками в чемодане, надписанном «старинные носовые платки».

      – Няня, вы гляньте только, какая у него толстая…

      Няня рассмотрела огромный клетчатый платок, затем склонилась в глубину чемодана, как в пещеру, и, не глядя, махнула.

      Саня послушно замолчала – требования к речи и подбору слов у Агнии Яковлевны были определённо викторианские. Быть может, потому подолы Саниных юбок даже при самых пылких телодвижениях не поднимались выше коленок – хотя, причём тут подбор слов? Коленки, к слову, были просто загляденье.

      Продолжая вытаскивать какие-то штуковины из чемодана, наводившие на мысль об исполинах и исполинских носах, няня задержала в воздухе руку, производившую отмашку, и Саня заворожённо уставилась на крошечную морщинистую кисть. Рука няни символизировала власть, тайны рода и глицерин, предпочитавшийся всем хорошеньким скляночкам с дорогими зельями, которыми Саня убеждала пользоваться свою дорогую воспитательницу.

      Няня молчала – а молчала она артистически, не хуже Джулии Лэмберт, которая, как известно, взяв паузу, держала её, сколь возможно, долго.

      – Что?.. – Слабо спросила Саня.

      Няня коснулась коготком собственного маленького и очень горделивого носа. Собственно, он был самую чуточку крючковат, что не мешало ему быть горделивым.

      Саня вдруг всё поняла и вспыхнула,