Почтальон всегда звонит дважды (сборник). Джеймс Кейн

один. Все. Я теперь не забуду.

      – Хорошо.

      Появился Ник. Ему как будто стало лучше.

      – Слыхали?

      – Что?

      – Когда вы смеялись… Эхо. Тут шикарное эхо.

      Ник выпустил высокую трель. Он не пел, а просто взял высокую ноту, как на пластинках Карузо. Потом оборвал ее и стал прислушиваться. И правда, скоро она вернулась и оборвалась.

      – Похоже?

      – В точности как ты, приятель.

      – Ей-ей! Здорово!

      Он постоял минут пять, испуская трели и прислушиваясь. Раньше-то Ник не знал, как звучит его голос. Он радовался, словно обезьяна, впервые увидавшая себя в зеркале.

      Кора смотрела на меня. Настало время действовать. Я изобразил пьяное негодование:

      – Как-кого черта? Нам што, делать нечего, как слушать всю ночь твои вопли? Давай залазь. Поехали.

      – Пора ехать, Ник.

      – О’кей, о’кей.

      Он залез в машину, но тут же высунулся в окно и испустил еще одну трель.

      Я расставил ноги, и, пока он не выпрямился, ударил гаечным ключом. Голова треснула, я почувствовал, как пробил ее. Он обмяк и свалился на сиденье, согнувшись, – так кошка сворачивается клубочком.

      Пока Ник перестал дышать, прошла, казалось, целая вечность. Кора издала странный всхлип, перешедший в стон. Потому что в этот миг эхо вернуло его голос. Оно взяло такую же высокую ноту, и так же вибрировало, и так же оборвалось.

      Глава 8

      Мы не разговаривали. Что делать – Кора знала. Она перелезла на заднее сиденье, а я – на переднее. Я посветил фонариком на гаечный ключ. На нем было немного крови. Я откупорил бутылку вина и стал лить на ключ, пока не смыл кровь. И облил вином Ника. Потом обтер о его сухой рукав ключ и отдал Коре. Она положила его под сиденье. Тогда я намочил вином и рукав, стукнул бутылку об дверь и бросил рядом с Ником. Завел машину. Немного проехав, включил вторую передачу. Сбросить машину здесь я не мог. Нам предстояло спуститься следом, а если здесь так глубоко, можно и покалечиться. Я медленно ехал на второй до места, где овраг поднимался и был уже не глубже пятидесяти футов. Я съехал к обрыву, поставил ногу на тормоз и взялся за ручник. Как только переднее правое колесо повисло в воздухе, я затормозил. Машина встала. Этого я и добивался. Зажигание по плану выключать не следовало, однако мотор должен был заглохнуть – пока мы делаем то, что нужно.

      Мы вылезли. Шагнули сразу на асфальт, чтобы не оставлять следов. Кора протянула мне камень и обрезок доски. Я положил камень под задний мост. Камень как раз подошел, ведь я заранее выбрал какой нужно. На камень я положил доску и попробовал накренить машину. Она качнулась, но осталась на месте. Я приналег еще. Машина качнулась чуть сильней. Я вспотел. Торчим здесь у машины с трупом, – а если мы не сможем ее перевернуть?

      Я опять налег; теперь ко мне присоединилась Кора. Мы поднатужились. Еще раз поднатужились. И вдруг машина перевернулась и полетела, вращаясь, в овраг с таким грохотом, что слышно было, наверное, за милю.

      Фары светились, но машина не взорвалась. Это был опасный момент. Взорвись она – зажигание-то работало, – и как тогда объяснить, почему мы тоже не сгорели?

      Я