Когда ты был старше. Кэтрин Райан Хайд

было, если не ошибаюсь, десять и четыре). Я пристально вгляделся в глаза Бена, улавливая в них проблеск неповиновения и озорства. Таким я знал Бена первые восемь лет своей жизни. Потом еще десять лет я жил с изменившимся Беном. В голове промелькнуло: а уверен ли я, кого встречу утром, – хотя рациональная сторона моего разума, конечно же, понимала, чего ожидать в такой ситуации.

      Еще там стояли моя фотография, когда я выиграл в средней школе соревнования штата по легкой атлетике, и фото Бена в двенадцать лет, держащего двадцатидюймовую форель в неустойчивой байдарке (неустойчивости байдарки на фото не было видно, но я помнил) на озере Каунсил Гров.

      Я еще раз глянул на фото родителей, и меня поразила странная и будоражащая мысль.

      Я – сирота.

      Потом я выбросил ее из головы. Сироты – это малыши-беспризорники, мелюзга, иждивенцы. Я же был взрослым человеком, родители которого умерли. Множество взрослых подпадает под эту категорию. Правда, большинство были старше, чем я.

      Странно, но эта нить размышлений не подвела меня на опасное расстояние к слезам. Это сделала следующая.

      Я посмотрел на саму каминную полку, и вдруг в каком-то озарении увидел нашу семейную рождественскую деревню.

      Каждый год мама снимала с полки все фото и безделушки и устраивала городок из украшений, которые все остальное время года лежали спрятанными в коробке, на чердаке, дожидаясь своего часа.

      Из стопок книг она складывала горы, потом укрывала их мелкой сеткой и ватой. У маленьких домиков сзади имелись отверстия для рождественских лампочек, так что окошки светились, будто внутри жили люди. Маленькая лошадка, запряженная в сани, все время бежала на ватном склоне горы к зеркальцу-озеру, добраться до которого ей так и не было суждено. На озере крохотный фарфоровый скунс катался на коньках, а семейство оленей высотой в дюйм пили из озера серебряную воду.

      И вот в этом месте я едва не сорвался. Только я старался держаться крепко. Повел себя слишком безалаберно, поэтому и позволил чему-то похожему на настоящее чувство вырваться наружу. Оно выбило бы меня из колеи, измучило бы меня и в конце концов сломало бы. Может, навсегда. Надо отдохнуть и набраться сил для этой драки.

      Я побрел на светящуюся кухню в поисках какой-нибудь еды. Но меня снова застали врасплох. На дверце холодильника забавные магниты (початок кукурузы, клубничка, морковка, рожок с мороженым, банан) удерживали все пять открыток, которые я послал маме из Нью-Йорка.

      Поначалу меня просто поразила их тусклость и отсутствие воображения. Эмпайр-стейт-билдинг. Рокфеллеровский центр. Статуя Свободы. Бруклинский мост. Неужто я и вправду так мало времени и внимания уделил своему выбору? Теперь вот я стою рядом с ними на другом конце света, и они нагоняют сплошную тоску.

      На пятой открытке изображался Всемирный торговый центр. Башни-близнецы. Меня будто электрическим разрядом шарахнуло. Его гул слышался несколько секунд, жуткий и не спешивший стихать. Я стянул открытку с холодильника, уронив на кухонный линолеум магнит с рожком мороженого. Наклонился, поднял его, чувствуя легкое