Театральные подмостки. Александр Николаевич Завьялов

было и впрямь забавно. Но это в человечьей жизни, а здесь я пьесу до конца доиграл. Потом уже, когда на поклон вышел, всё и понял. Зал другой… Зрители рукоплещут стоя, браво кричат. И только тогда заметил, что всех этих зрителей, каждого человечка, всех до единого я прекрасно знаю. Все вместе были – и умершие, и живые. Мать с отцом, бабушки и дедушки. Родственники, школьные учителя, одноклассники, соседи… Словом, все, кого я когда-либо знал. Правда, увидел я только тех, кто мне симпатичен и дорог. Так уж устроена наша тусторонняя жизнь: кого ты хочешь видеть, увидишь, а все остальные для тебя как будто и не существовали. Вот… И ты был тогда со мною рядом. По обе стороны, так сказать. И в том мире и этом.

      Я снова посмотрел в зал, но в отличие от Петра Петровича не увидел ни отца с матерью, ни бабушек с дедушками, ни родных, ни близких. Зрители сидят затаив дыхание, слушают внимательно, то там, то здесь в бинокль на сцену поглядывают.

      – А я сейчас в каком мире? – спросил я, чувствуя, как зрители обгрызают мне глазами затылок.

      Пётр Петрович посмотрел с хитрецой и говорит:

      – Ничего, разберёшься. Сам в своё время всё поймёшь и прочувствуешь. Погоди малость, не все сразу душой себя осознают. Теперь в тебе, Ваня, прямого мяса нет, но и до души ещё далеко. Ты пока недоразумение, безголовоногое, нелепый сгусток непонятно чего, ни то, ни сё. Вот твоё сознание окрепнет, и увидишь ты свою жизнь и все свои жизни более объёмно, что ли, ширше и красочней. Станешь, так сказать, настоящей душой. Будешь смотреть глазами души, и откроются тебе такие бездны, о которых ты даже не помышляешь.

      – Да-а… Хорошо бы… – стараясь быть серьёзным, сказал я и тут же торопливо спросил: – И как вы тут, Пётр Петрович? Неужели и здесь играть приходится?

      – А как же, актёрское мастерство не должно пропадать. Даже если человечья жизнь закончилась, талант всё равно дальше большать должен, расти и развиваться. С тебя хоть шерсти клок. Такова наша тяжелая актёрская доля. Лицедействуем, рвём сердца, сжигаем себя, не жалея, надеясь отдохнуть, отоспаться на том свете. А оказывается, и здесь работы непочатый край. Оно, вишь, как: творческий человек забирает на себя львиную долю энергию души. Потому и отдать сторицей должен. Не там, так здесь.

      – И кого вы здесь играете?

      – О, ролей хватает! Любимые роли меня очень выручили. Не бедствую… – Пётр Петрович укатил в нутро рюмку водки, закусил маринованным рыжиком и со всей серьёзностью стал рассказывать. – Помнишь же, как я Акакия Акакиевича гениально играл? Здесь я через эту роль прямо озолотился. Тут сыграл роль, и тебе сразу – отдача. Уже после первой «Шинели» стали приходить посылки со всего света на моё имя с шубами, шинелями, тулупами, полушубками, малицами… всего и не перечислишь. На дом тоже приносили, в театр… Не успевал получать. Мне-то куда столько? Так я сначала один меховой салон открыл, потом – другой магазинчик, а сейчас у меня этих салонов и магазинов по всему миру не счесть. И не только мехом торгую, последнее время я нательное бельё стал продавать, с добротного сукна. Тоже хорошо пошло.

      Я еле сдержал смех.

      – Вы