Театральные подмостки. Александр Николаевич Завьялов

само собой, скоренько и стыдливо забыли. Обычная история. А ведь Сергей Белозёров и впрямь был актёр на особинку. Умел что-то новое найти для роли, оригинальное, неожиданное, да и вообще был органичен, что называется, от земли. Я у него многому поучился, ох и многому! Дружно мы с ним жили, без слёз и не вспомнишь. И на даче его, злополучной, бывал не раз. Старался как-то его от пьянства отвадить, да куда там! Мне ли, молодому да желторотому, было учить?

      Георгий Васильевич как будто угадал мои мысли.

      – А вот напомни сейчас Сергею про сугроб, так будет утверждать, что на сцене помёрши… Дескать, рухнул замертво, как и положено актёру, при всём честном зрителе. И все почившие актёры и актрисы так считают. Так оно и есть: мимо сцены артистам никак не проскочить. Всем актёрам суждено на сцене умереть – как и все врачи умирают на операционном столе. Вот и с Белозёровым так случилось: тело в сугробе коченело, а душа в это время на подмостках бенефицию устроила. При полном зале зрителей. А после такой банкетище на сцене отгремел – не хуже твоего, Ваня. Ну а потом Сергею сказали: так, мол, и так, опускай занавес. Это такой негласный закон между актёрскими душами – друг друга со сцены в последний путь провожаем.

      Аркадий Стылый потянулся за салатом и в ту же секунду… нахмурился, словно что-то худое вспомнил, отложил вилку и в сердцах тарелку отпихнул. Да так, что чуть бутылку не опрокинул – пошатилась она, но устояла.

      – Ваня, ну, что ты за человек! – с обидой сказал он. – Заставляешь всех нас переживать, нервы тратить. Теперь я тебе завидую уже чёрной завистью. Опять ты всех обскакал. Разве так можно?

      Я уставился рыбьими глазами: что опять нашло?

      – Прикидываешься? – не унимался Стылый. – Полное спокойствие и равнодушие! А самого поди радость распирает, так ведь? Да, завидую, завидую… Мы тут вынуждены влачить жалкое существование в нашем бестолковом, никчёмном мире, играть глупые пьески, мылиться в пошлых сериалах, а ты… – тут у него перехватило горло, прокашлялся он и торжественно досказал: – А ты теперь можешь приобщиться к истинному искусству, играть в настоящем театре!

      – Не понимаю, меня что, выгнали из театра? – растерянно спросил я и, хмурясь, посмотрел на Бересклета.

      – Кто же тебя, Ванечка, теперь выгонит… – странно улыбаясь, ответил он. – Ты теперь отныне и навсегда на стене театральной славы, на седой стене плача… Навеки в наших сердцах и в сердцах зрителей…

      – Прямо как о покойнике говорите. Это что, шутка такая?

      Гости на меня как-то странно уставились… с интересом, что ли, и с какой-то жалостью.

      – Минуточку внимания! – поднялся чиновник Закупоркин. – Я забыл самое главное. В этот знаменательный день имею честь объявить, что Ивану Михайловичу Бешанину присвоено высокое звание «Заслуженный артист России»!.. Посмертно…

      Все захлопали в ладоши, давай голосить, как психи в сумасшедшем доме. Мне же вообще стало не по себе.

      – Какой тонкий чёрный юмор… – буркнул я. – Ну, хороните, хороните…

      Ольга