Театральные подмостки. Александр Николаевич Завьялов

на спинку стула всем своим грузным телом, что стул не выдержал и развалился на куски. К нему подбежали, давай помогать, но из этого какой-то кордебалет получился – все смеются, руки дрожат.

      И что я такого сказал? Смотрю на все эти трясущиеся физиономии и ничегошеньки не понимаю.

      Алаторцев малость успокоился и поучать меня взялся.

      – Опомнись, Ваня, никакая душа в теле не сидит, – еле сдерживая смех, сказал он. – Этой окостенелой глупостью только чертей дразнят. Ты про эту чушь забудь. Человечеству всегда было удобно так думать. Всем хочется жить вечно, умирать-то никому неохота. Вот и придумали, что после смерти душа из человека вылезает, а там уж живёт в ином мире или опять в другое тело вселяется. Самая простая и удобная схема бессмертия. А зачем душе в теле сидеть? Она и на расстоянии неплохо справляется. На расстоянии оно даже сподручней, эффекту больше, маневренности. Сознание – это тебе не тело, оно по всей Вселенной шуровать может.

      – Неужели уже всё? Назад уже никак… нельзя?

      – Больно ты там нужен, – фыркнула моя ненаглядная вдовушка. – Лично мне это не надо, у меня другие планы.

      – Ваня, успокойся, – сказала Ольга Резунова. – Мертвецов с кладбища не забирают.

      – А ты что, тоже умерла, вместе со мной? – спросил я жену свою.

      – Кто, я? – Лера манерно выпучила глаза. – С чего ты взял? Я что, больная, что ли?

      – Что тогда здесь делаешь?

      – Тебе же объяснили… хотя… это неудивительно… Для особо одарённых… Здесь я – вроде души, а там я – вдова. Если хочешь знать, сейчас я там чёрное платье себе подбираю, платочек… и мне очень и очень грустно… – сказала она с таким сияющем и слащавым видом, как будто мёду объелась.

      Я смотрел на Леру, которая так резко изменилась и преисполнилась цинизмом, и не знал, что и думать.

      – Да ты не беспокойся! – заверила она. – На людях я буду, как полагается, обливаться слезами, рвать на себе волосы, биться головой о белую стену, упаду на могильный холмик…

      – Здорово… А у тебя получится? Хотя… что я говорю: тебе всегда удавались двуличные роли…

      – Не беспокойся, никто ничего не заподозрит, – с вызовом сказала Лера. – Я семь лет прекрасно играла роль любящей жены. Мне, может, действительно сейчас плохо. Да, я чувствую дискомфорт! Все эти похороны, поминки, они так утомляют, выбивают из жизненного ритма.

      Мне стало невыносимо смотреть на её счастливое лицо, и я отвернулся.

      – Значит, я и правда умер? – спросил Ольгу Резунову.

      – Да, Ванюш, но ты не переживай. Это не смертельно… Всё проходит, – она погладила меня по голове, как дитя малое, – и это пройдёт.

      – Почему же так рано? За что?

      – Все гении рано умирают… – насмешливо сказал Алаторцев.

      – Гениев вечно помнят, а его через неделю забудут, – просунулась из-за моего плеча Лера.

      И пошёл я в разнос, и стал закидывать рюмку за рюмкой, стараясь не обминуть ни одного гостя. «Ничего, хуже не будет. Не помру», – со злорадством думал я.

      Всё бы ничего, но мои собутыльники