Зло. Эдуард Хруцкий

как раз напротив памятника Ленину. Сели. Закурили. Помолчали.

      – Вот какое дело, Юрик, – начал Игорь, – я в «Яме» человек авторитетный, все центровые меня знают, и я со всеми знаком. В «Яме» бываю часто, люблю с ребятами посидеть. Тянет меня туда. Народ в нашей «ямской» компании надежный и добрый. Мы всех постоянных посетителей знаем. А тут появился новый человек. Я смотрю – лицо знакомое. Витька Кретов. Я с ним в областной ментовке работал. Как тебе известно, я был опером угрозыска в балашихинской милиции, а он в райотделе в Реутове старшим опером. Квасил он по-черному. Стакан рядом не ставь.

      Я ушел в газету; что он делал дальше – я без понятия. Да и не были мы с ним близкими приятелями, поганенький человечек. И вдруг встречаемся в «Яме». Он, оказывается, до майора дослужился. Работал в Москве, но из органов вылетел. Пошел сторожем во вневедомственную охрану. Сутки дежурит, двое свободен… Ты погоди, Юрик, не перебивай. Ну, коль мой знакомец, его ребята в свою компанию приняли.

      – В какую компанию? – спросил Ельцов.

      – В «Яме» есть группа людей, завсегдатаев, у которых в этом баре незыблемый авторитет. Парни отличные, жизнью траченные, но дружные, спаянные, свои ребята. Витька этот оказался не жмотом, к нему стали относиться по-доброму. Как-то выпили мы сильно. Не помню, как уж это получилось, но мы с ним одни на «даче» оказались.

      – Где?

      – На «даче», так двор называется за меховым ателье в Столешниковом. Деревья там, скамеечка, тишина. Ну вот, мы на этой «даче» портвешком лакировали. Витька раскис и начал мне рассказывать, что бывший наш начальник розыска района, ушедший в министерство, полковник Болдырев, взял его в специальную группу. Служили они в разных подразделениях, Витька во Фрунзенском райотделе обретался, но по приказу Болдырева выполнял спецзадания. У них у всех были министерские ксивы.

      И так мы пьем, плавленым сырком закусываем, а он мне все байки рассказывает. Только вдруг слышу – он твою фамилию назвал. Я начал наводящие вопросы задавать. Он мне всю историю твоего ареста – и как он тебя допрашивал, и как в Бутырку вез – рассказал.

      Я тогда его пугать не стал, боялся, что он закроется. Думаю, подожду. Вышел на ребят из Фрунзенского райотдела. Они мне и рассказали, что действительно, он у них только числился, а сам по линии министерства работал. А вылетел за то, что на обыске у какого-то ювелира сунул в карман немного денег и пару безделушек, тысяч по семь каждая. Уж не знаю, как это определили, но вылетел он из партии, из органов и разжалован. Вот что я хотел тебе рассказать. – Игорь ловко бросил окурок в урну.

      – Смотри, попал, – засмеялся Ельцов.

      – Нет, дружище, это ты попал. Ты же хочешь эту историю поднять?

      – А то.

      – Можешь начинать оперативную разработку. Пошли, узник собственной совести.

      Ну вот, и наступил момент, о котором долгими лагерными ночами думал Ельцов. Время расчета наступило. Теперь по-умному все делать надо. Он помнил этого Кретова. Мордастого, наглого, укравшего при личном обыске его часы «Омега»