Зло. Эдуард Хруцкий

как признаешь! У Белого дома, ночами, их было несколько тысяч. И он снимал у костров, на баррикадах, в переулках. Мелькали в визире камеры лица, плечи, поднятые руки. Он снимал и в самом Белом доме. Но там охотно становились под объектив «Бетакама», красиво и напыщенно говорили.

      Вот и сейчас они все здесь: Александр Руцкой в генеральском мундире, многозначительный Михаил Полторанин и мрачный Хасбулатов, прищурившийся Бурбулис и щекастый Гайдар.

      Новые вожди страны, уставшей от вождизма.

      Внезапно все захлопали, и появился президент. Он был высокий, стройный, улыбающийся и, кажется, слегка поддатый. Президент оглядел зал и сказал:

      – Спасибо вам.

      Потом начали зачитывать список, и люди подходили, получали медали и цветы. И лица их были торжественны и прекрасны.

      К президенту подошел Бурбулис и что-то прошептал ему на ухо.

      – Я сейчас… вернусь, – сказал президент и быстро пошел к дверям.

      Награды начал вручать Руцкой.

      Наконец назвали его фамилию. Он подошел к вице-президенту, тот прикрепил к лацкану его пиджака медаль. Протянул удостоверение:

      – Спасибо тебе, друг. Поздравляю с первой наградой свободной России.

      Внезапно, как набат, из темноты, из прошлого вылез человек с цветами.

      Он узнал его. На всю жизнь в памяти отпечатались это аскетическое лицо и тонкие губы монаха, бесцветные проницательные глаза. Когда-то он собирался убить его. И он понял, что ничего не изменилось, если Шорин стоит за спиной вице-президента.

      Так и не взяв цветов, мимо растерявшегося Руцкого пошел к выходу сквозь строй безлико поганых чиновников и мордатых ребят из «девятки». Вышел на улицу. Моросил слабый дождь, на кремлевской брусчатке образовались лужи. Неловкими пальцами отстегнул медаль и бросил ее под ноги в воду, смял удостоверение и швырнул туда же. Теперь он знал твердо: власть не переменилась. Она просто выбросила вперед новых крикливых лидеров, оставив за их спиной чудовищный аппарат.

      – Товарищ, товарищ! – окликнул его аккуратно подтянутый сержант из полка охраны и, наклонившись, поднял медаль и начал расправлять скомканное удостоверение. К нему подошел капитан, взял медаль. Прочитал в помятом удостоверении расплывшиеся буквы: «Ельцов Юрий Петрович».

      Посмотрел в спину уходящему человеку, потом порвал удостоверение, а медаль вытер о китель и положил в карман.

      Ельцов вышел из ворот Кремля, закурил и оглянулся. Кремль стоял незыблемо и державно. Красные стены его, как и много веков назад, плотно отделяли власть от народа.

      Часть первая

      Знал бы прикуп – жил бы в Сочи

      Ереван. Май 1978 года

      С балкона десятого этажа был виден белый город. Со стороны Севана на него надвигались набухшие тучи. Солнце, уходящее за горы, подсвечивало их, и они казались ржавыми. Ржавые тучи над белым городом.

      – Красиво, – сказал гость и щелчком отправил окурок сигареты в воздух. – Красиво. – Он насмешливо посмотрел на хозяина. – Жаль, что ты, Жорик, не художник, сидел бы на балконе и рисовал, глядишь, и получился бы из тебя новый Левитан.

      – У меня, Ястреб, голос сиплый. – Жора усмехнулся фиксатым ртом.

      Усмешка сделала его хищным и злым.

      – Голос! – Ястреб крутанул головой, достал новую сигарету, прикурил. Душистый дымок фирменного «Кента» поплыл по комнате. – Ну что, Жорик, подумал?

      – Сука буду, не поднять мне этого дела.

      – Ссучиться всегда успеешь. Ты же лучший вор в этом городе. Или теперь только разводками занимаешься?

      – Конечно, на правиле мой авторитет высокий, дорогого стоит.

      – Жорик, я из Москвы летел не для того, чтобы узнать, живешь ты по закону или завязал. Я для дела летел. И ты мне это дело поставишь.

      – Ястреб, век свободы не видать…

      – Кончай базар, Жорик. Иначе свободы больше никогда не увидишь.

      – Я, Ястреб, слышал, что ты – человек авторитетный. Какой масти, не знаю, но за тебя самые козырные люди мазу держат. Но я – вор в законе, я всю Армению держу.

      – Помолчи, вор в законе…

      Ястреб подошел к серванту, забитому хрусталем, открыл дверцу, щелкнул ногтем по одному из разноцветных бокалов венецианского стекла. Бокал ответил ему мелодично и тонко.

      Ястреб усмехнулся:

      – Упаковался ты, Жорик, под завязку. Прямо секретарь ЦК. Конечно, от такой жизни неохота на дело идти. Но выхода у тебя нет.

      – Это почему?

      – А потому. – Ястреб достал из кейса, стоящего у дивана, полиэтиленовую папочку со спортивной эмблемой, вынул из нее большую фотографию.

      – Это ты писал, вор в законе?

      Жорик взял фотографию, и руки у него задрожали.

      – Ты… легавый, ты… мент… – захрипел он.

      – Не хрипи, падла. Рот твой ссученный. Витя Утюг во Владимирской крытке по сей день гадает, кто его после такого файного