Культура поэзии. Статьи. Очерки. Эссе. Юрий Казарин

– островки затопленного мутным временем континента огромной народной поэмы. Не удалось.) В. Месяц решился на более сложное и опасное деяние – восстановление + сотворение + досотворение + пересотворение такого эпоса (скорее европейского, а далее – евразийского и, наконец, мирового) из сердца языка, коим является кровь наша, память крови («Рассказ – сердце языка», по О. А. Седаковой), – эпоса – из лингвогенетического опыта. Задача великая, мучительно сложная и неотвязная в ментально-языковой судьбе любого поэта.

      В. Месяц создает текст «Норумбеги», который может быть охарактеризован как сверхтекст, или – как текст с метатекстовыми (генеральными) свойствами: поэзия, проза, научная проза и мифология под одной оболочкой и обложкой в данном случае – не эклектика, а явная синкретичность и синэстетичность. Поэтическая, эстетическая, научная и психологическая, генетическая, мифологическая парадигмы срастаются в книге в дерево. В дерево книги.

      Миф – это конец мира и начало памяти. Но В. Месяц преодолевает (душевно, духовно, подсознательно, сверхсознательно и сознательно) границы этой дефиниции, утверждая (книгой своей), что миф – это начало памяти, память и конец ее. Потому что язык поэзии и язык как таковой аутентичны взору и реву мироздания, стихающему в памяти до шепота. В. Месяц сводит в одно целое память ретроспективную, проспективную и настоящую, презентивную. Этот мнемонический шар ворочается и в языке, и в сознании, и в духе. В духе человеческом и в духе поэзии. Внутренний язык наш удерживает этот шар; но, выпусти его на волю, – он рассыплется, лопнет, исчезнет. Только текст может приять его и вращаться вокруг него всеми своими частями, формами, элементами и сферами.

      Если вспомнить формулу: поэзия – это нечто + язык, – то в книге В. Месяца при видимой адекватности данного нечто и русского (поэтического, прозаического, научного и иностилевого) языка особое внимание (внимание природное, кровное, онтологическое) уделяется первому компоненту. Нечто для поэта в нашем случае есть не только чистая / абсолютная поэзия, но и то невыразимое (термин В. А. Жуковского), что предощущается и затем – невероятной силой таланта – сгущается в текст. В текст, который обладает утроенной силой связности, цельности и открытости / завершенности. Эти качества текста «Норумбеги» определяются и производятся на свет Божий особым строением книги. Каждая из трех глав открывается стихами и завершается reverse’ами, то есть дословно: изнанкой поэтических текстов, или – точнее – их зеркальным отражением, но зеркала эти бывают и вогнутыми, и выпуклыми, то гиперболизируя предметную, историческую и концептуальную картины мира, то уменьшая их, а иногда и фрагментируя. Прямо говоря, три главы книги – это три зеркальных коридора (а в смерть, как известно от тех, кто испытал клиническую смерть, входят как раз через такие стеклянно-зеркально-хрустальные проходы; может быть, и выходят из смерти по ним же?), три хрустальных / отражательных хода, трубы, вообще сферы (с расширением первых), в которых