Холодная комната. Григорий Александрович Шепелев

имеешь права так со мной разговаривать.

      Кременцова бухнулась на колени. Светка вскочила с вытянутым, растерянно-злым лицом.

      – Да это… это не гнойная хирургия, это психушка какая-то!

      Убежала, захватив шприц. Взяв Анькину руку, Юлька поцеловала её.

      – Прости меня, Анька! Нет, не сейчас, сейчас– невозможно. Потом, когда-нибудь, не здесь, там… Прости меня, ангел мой!

      – Мама, мама,– ласково повторяла Анечка. Уже именно ласково, а не сдавленно. Перед ней, должно быть, мелькала вся её жизнь. А Юлька вдруг зарыдала, уткнувшись носом в линолеум и вцепившись руками в волосы. Что за ночь! Обычная ночь. Месяц– пастушок, а звезды– овечки. Туман-животное, очень доброе, но ворчливое. Как не плакать? Как не разбить себе нос об этот линолеум? Лоб– нельзя, потому, что Анька все ещё жива, а нос– вполне можно. И на линолеум заструилась кровь– безвольная, безответная. Вот же мразь! Скажешь ей – теки, и она течёт. Да так незаметно! Даром, что кровь.

      – Ах, мать твою драть! – заорала Светка, войдя и яростно хлопнув дверью,– этого мне ещё не хватало! Мать твою драть! Весь пол извазюкала! А ну, встань! Я сказала– встань, зараза такая!

      Пристально глядя на свою кровь, которая растекалась между руками, и звонко хлюпая ею, лейтенант  Кременцова проговорила:

      – Светочка, это ты?

      – Нет, насрали! Быстро вставай! Считаю до трёх! Если на счет три ты не встанешь– врежу ногой по заднице! Мне плевать, что ты из прокуратуры! Раз…

      Чуть повернув голову,  Кременцова увидела ноги Светки. Она была по прежнему босиком. Ступни были те же– белые и красивые, но– не ногти. Цвет отшлифованных, идеальных ногтей не то что на красный, даже на розовый не тянул. Он, скорее, был розоватым.

      У Кременцовой сердце подпрыгнуло до гортани и там застряло, надолго остановив дыхание. Ведьма! Ведьма успела задушить Светку и натянуть её брюки! И вот она– стоит перед  нею!

      – Два!

      Нельзя поднимать глаза, иначе она набросится. Это было бы ничего, если б она была безоружна, но у неё, скорее всего, есть нож. Или– гребешок. Нет, надо дождаться, когда она скажет «Три» и поднимет ногу. Тогда подсечка, наскок, короткий удар по горлу, и– точка в повести под названием «Вий», нелепо растянутой на столетия! Утерев ладонью кровоточащие ноздри, Юлька воскликнула:

      – Дай мне руку! У меня страшно кружится голова. Помоги, пожалуйста.

      – Три! Я предупреждала.

      Правая нога поднялась для удара пяткой. Одной секунды Юльке хватило, чтоб припасть боком к полу, поджать коленки и выполнить сокрушительный взмах ногами. Подсечка вышла великолепная. Распроклятая ведьма грохнулась навзничь, заорав так, как могут орать, несомненно, одни лишь ведьмы. Ещё через полсекунды Юлька сидела на ней верхом, занося ладонь для удара. Но вот удар-то не состоялся. К счастью, лицо у Светки было таким красивым, что не узнать его, даже искажённое ужасом, не смогла даже лейтенант  Кременцова. Её рука опустилась, челюсть отвисла.

      – Караул! Убивают!– вопила Светка, молотя пятками по линолеуму,– На помощь! Спасите! Антон Антоныч!

      – Что