Холодная комната. Григорий Александрович Шепелев

Левая сторона рамочки протянулась между носами суки и кобеля, четко отделяя их друг от друга.

      На лбу у Юльки выступил пот от неимоверного напряжения мысли. Когда, а главное, с какой целью обвела Анька рыжую суку иконообразной рамочкой? Вероятно, минувшей ночью, под впечатлением разговора. Ну а зачем, зачем? Ведь не поленилась достать из тумбочки карандаш! А кстати, есть ли он в тумбочке? Выдвинув верхний ящик, Юлька увидела карандаш. Взяв его, проверила, тот ли грифель по цвету и заостренности. Грифель был, похоже, тот самый. Так что хотела Анька сказать ей этим рисунком? Или – не ей? Но тогда кому?

      Влетела, колотя шпильками, Светка– сонная, злая. В руке у неё был шприц.

      – Кременцова, жопу!

      Отложив справочник, Юля встала и приготовилась. Всадив шприц, медсестра спросила:

      – Ты знаешь, что Анька– в реанимации?

      Юля вздрогнула.

      – Как?

      – Вот так.

      – А что с ней случилось?

      – Почки накрылись. Она мне, кстати, всё рассказала.

      Юля присела, но не от боли – от ужаса.

      – Что она тебе рассказала?

      – Да всё– про панночку, про икону, про твоего начальника, про собаку. Про Петьку.

      Выдернув шприц, сестра рассмеялась.

      – Ну, вы и дуры конченные. Совсем с ума посходили.

      – Зачем она это сделала?– повернувшись, спросила Юля. В её глазах колыхались слёзы. Светка, смеясь, надвинула на иглу колпачок.

      – Она ведь в бреду была. Ну, точнее, в полубреду. Потом вдруг опомнилась, заорала: « Ой, что я сделала! Теперь ведьма тебя убьёт!» Короче, дурдом на выезде, да и только.

      – Света, зайди ко мне, пожалуйста, на минуту, когда закончишь,– сдавленным голосом попросила Юля, сев на кровать. Медсестра, сказав, что делать ей больше нечего, кроме как навещать психбольных, уцокала в процедурный.

      Чайник давно вскипел. Только Кременцовой было уж не до кофе. Она сидела, будто пришибленная. Вошла внутривенщица. Ей пришлось дважды попросить пациентку лечь и поднять рукав. На её вопрос относительно самочувствия, Кременцова дала ответ с четвертого раза.

      – Спасибо, лучше.

      – Руку не щипет?

      – Нет.

      Зафиксировав иглу пластырем, внутривенщица удалилась. Через сорок минут привезли обед. Так как Кременцова не выразила желания отказаться, разносчица, заняв собой полпалаты, водрузила на стол три грязных тарелки с какой-то гадостью и ушла, ворча, что здесь не прокуратура, где можно и помолчать, когда к тебе обращаются. Гадость ещё дымилась ,когда опять прицокала Светка. На этот раз она цокала не так громко, поскольку туфли были другие. Сняла она и розовые штаны, заменив их джинсовой юбкой почти до пяток. Вместо косоворотки надела черную кофту. Переменился и взгляд её: был насмешливым, стал растерянным. Но, увидев, что капельница закончилась, она машинально выдернула иглу из юлькиной вены, перелепила пластырь на ранку.

      – Лежи, не дёргайся! Согни руку.

      Потом она уселась на стул.

      – Анька