Холодная комната. Григорий Александрович Шепелев

ту икону! Скажи, как учительница смогла догадаться, кто на ней нарисован?

      – Честно, понятия не имею. Да я её особо и не рассматривала. Помню, женщина с гребешком. Больше вообще ничего не помню. Тебе об этом надо спросить у мужа той учительницы. Если я тебя правильно поняла– она именно ему об этом что-то кричала.

      – Если б ему– он был бы убит.  Нет– он, видимо, спал мертвецким сном, когда она кому-то об этом что-то кричала так, что бабка на третьем этаже, сидевшая возле форточки, всё услышала.

      – Ты считаешь, в квартире был кто-то третий?– ошеломлённо спросила Анька. Юля кивнула.

      – Артемьев жив. А его жена и старуха, которая слышала её крик– убиты. Значит, в квартире был кто-то третий. И она с ним общалась. Подай, пожалуйста, полотенце!

      – Ты уже всё?

      – Мне сегодня с принцем не спать,– ответила Юля, закрутив краны. Взяв из анькиных рук своё полотенце, она обтёрлась им так, что при одном взгляде на её тело не то что принц, самый краснокожий индеец упал бы в обморок.

      Возвращаясь в палату, они зашли в процедурный, поскольку было время уколов. Красивая медсестра в розовых штанишках на этот раз улыбнулась им и особой боли не причинила. Видимо, ей уже сообщили, что  Кременцова– человек замечательный.

      – Юля, вам обезболивающий не нужен на ночь?– осведомилась она, сделав обязательные уколы.

      – А какой именно?

      – Анальгин с димедролом.

      – Спасибо, нет.

      – А мне– уколи,– попросила Анька. Глядя, как медсестра её инъекцирует, Кременцова спросила, запирают ли на ночь лестничные решетки.

      – Да, разумеется. Я их уже закрыла. А вы кого-нибудь ждёте?

      – Я никого не жду. Посторонних на этаже сейчас точно нет?

      – Абсолютно точно. Закрыв решётки, я обошла отделение– от операционной до ординаторской. Везде свет включала.

      В палате Юлька стала вслух читать «Вия», сидя за столиком. Анька слушала, растянувшись на своей койке. Через сорок минут они поменялись. Анька домучилась до конца.

      – Ненавижу классику,– объявила она и, захлопнув книгу, легла в постель. Юлька изо всех сил боролась со сном, закутавшись в одеяло.

      – Кто будет спать?– спросила она.

      – Спи ты,– предложила Анька,– я про своих собак почитаю.

      И взяла справочник.

      – Ты не вырубись! Ведь тебе димедрол вкололи.

      – Не вырублюсь. Спи спокойно.

      Был уже двенадцатый час. Ободрённая заключительными словами Тиберия Горобца, ставшего философом,  Кременцова крепко уснула.

      Глава седьмая

      Её пробуждение было страшным. Во-первых, свет не горел. Во-вторых, судя по гробовой тишине, стояла ещё глубокая ночь. И, наконец, в-третьих – Аньки в палате не было. Аньки не было! Юля поняла это раньше, чем открыла глаза и раньше, чем затаила дыхание, чтоб прислушаться. Ощущение одиночества грызло кости, как зимний холод, хлещущий из распахнутого порывом ветра окна. Приняв сидячее положение,  Кременцова откинула одеяло, свесила ноги, нащупала ими шлёпанцы и взяла со стула