Холодная комната. Григорий Александрович Шепелев

ключ. Открыв дверь, мой шеф обнаружил, что старуха задушена.

      – Как?

      – Шнурочком.

      – А дальше что?

      – Мы втроём – я, шеф и водитель, помчались к женщине, которая подарила мужу учительницы икону. Шеф пошёл к ней один. Водитель и я остались в машине, возле подъезда. Минут через двадцать пять вышла рыжая. Я за ней погналась, но не догнала. Всё это случилось сегодня ночью. А час назад Кирилл сообщил мне, что эта тварь перегрызла горло моему шефу, а женщине– перерезала.

      – А икону женщина где взяла, интересно?– спросила Анька, отреагировав на ужасный финал рассказа лишь чуть заметным движением угла рта.

      – Купила в Покровском женском монастыре. Туда её принесла какая-то бабка.

      Анька долго молчала. Юлька не останавливалась. Вошла красивая медсестра в розовых штанах и синей косоворотке. Она держала в руках лоток со шприцами.

      – Готовьтесь к уколам, дамы.

      Ледяной взгляд красавицы не сулил ничего хорошего. Встав бок о бок, две пациентки рассеянно созерцали жалкий пейзаж за окном. Там вихрем кружились жёлтые листья. Солнце то появлялось, то исчезало за облаками. По подоконнику взад-вперед расхаживали два голубя. Мед сестра уколола больно и ушла молча. Потерев попы,  Кременцова и Анька уселись каждая на свою кровать.

      – Да всё это бред,– заявила Анька.

      – Что, бред?

      – Да панночка– бред. Гоголь написал, что это придание. Значит, сказка.

      – У любого придания есть фактическая основа. Я это точно знаю. Вий, предположим, бред. А панночка– вряд ли.

      Но скептицизм в глазах Аньки был непоколебим.

      – У Хусаинова любимый писатель был Гоголь,– добавила Кременцова,– видимо, он её раскусил.

      – Кого? Рыжую?

      – Ну конечно!

      Дёрнув на себя ящик тумбочки, Анька вынула из него игральные карты и стала их тасовать.

      – Да всё это бред!

      – Что – бред?

      – Да вообще, всё. Я в сказки не верю.

      – А кто ж тогда заорал то в поле? Почему у тебя вдруг ранки открылись спустя аж год?

      – Маринка, паскуда, заверещать могла, чтоб я проссала французские джинсы. Ранки открылись из-за того, что я пробежала пять километров. Плюс к тому– диабет.

      – Да ты просто дура,– холодно бросила  Кременцова,– мы с тобой в одной лодке посреди океана, а ты плюёшь мне в лицо, хотя я тебе ничего плохого не сделала!

      – А с какой это поросячьей радости мы с тобой в одной лодке, да посреди океана? Не понимаю.

      – Ты всё, коза, понимаешь. Рыжая убивает всех, кто знает, что она-панночка. А ещё она убивает либо калечит тех, кто идёт к разгадке или распространяет сведения, наводящие на неё. Ты всё это понимаешь. Мы с тобой теперь знаем, кто она– поэтому нам не ссориться надо, а действовать сообща! Иначе – кранты.

      – Кранты?– как-то тихо, вяло, брезгливо переспросила Анька, взглянув на Юлю. Взгляд её был печальным и удивлённым. Юля молчала. Она ждала продолжения. И не зря ждала– швырнув карты,