Повести и рассказы. Андрей Платонов

сыпь скорей.

      В металлическом вагоне парилась тесная духота и веял промежуточный сквозняк. Замки трехдюймовых орудий воняли салом, но кругом было технически хорошо. Сидевший в башне за пулеметом матрос простреливал короткой частотой куда-то в поле, за кирпичные сараи и пробовал рукою хоботок пулемета: не перегревается ли?

      К Пухову подошел большой главный матрос:

      – Ты что, братишка? Говори чаще.

      – Вдарь-ка, друг, по монастырской колокольне. Там у них наблюдатель.

      – Ладно, Федька! По колокольне: прицел сто десять, трубка девяносто – на снос!

      Матрос взял бинокль и стал проверять действие снаряда.

      Пухов ушел успокоенный. Идя по песчаному балласту железной дороги, он разговаривал в воздух. В синей лощине, закрытой укромным кустарником, шел бой. За железнодорожным мостом спешно работала артиллерия, сокрушая шрапнельную лощину. За мостом, наверное, стоял бронепоезд противника.

      Тяжелая артиллерия – шестидюймовки – издалека била по городу. Город от нее давно и покорно горел.

      Растопыренные умершие травы росли по откосу насыпи, но они тоже вздрагивали, когда недалекий бронепоезд из-за моста метал снаряд.

      На вокзале работал бронепоезд красных, за мостом – белых, в пяти верстах друг от друга. Снаряды журчали в воздухе над головою Пухова, и он на них поглядывал. Одни летели за мост, другие обратно. Но вплотную не встречались.

      В кустарнике лощины лежали рабочие – живые и мертвые. Живых было меньше, но они стреляли на ту сторону реки сдельно – за себя и за мертвых.

      Пухов тоже прилег и пригляделся. Видны были товарные вагоны, маленький дом полустанка и какой-то железный брак на путях. Мастеровых от белых отделяла речка и долина, всего полторы версты.

      «В чего же мы стреляем? – соображал Пухов. – Пули из страха переводим!»

      Сосед его, помощник машиниста Кваков, перестал стрелять и посмотрел на Пухова.

      – Что ж ты? – спросил его Пухов и выстрелил в шевельнувшийся предмет у станционного домика.

      – Живот заболел – часа два бузую с сырой земли.

      – А в кого мы стреляем?

      – В белых – не знаешь, что ль?

      – В каких белых? А где же Красная Армия?

      – Она на том конце города кавалерию сдерживает. Это генерал Либославский наскочил, у него конницы – тьма.

      – А чего ж мы раньше ничего не знали?

      – Как не знали? Это, брат, конница – сегодня она у нас, а завтра в Орле будет.

      – Чудно! – сказал Пухов с досадой. – Лежим, стреляем, аж пузо болит, а ни в кого не попадаем. Ихний броневик давно прицел нашел – и крошит нас помаленьку.

      – Что ж будешь делать-то: надо отбиваться, – ответил Кваков.

      – Чушь какая: смерть не защита, – окончательно выяснил Пухов и перестал стрелять.

      Шрапнель визжала низко и, останавливаясь на лету, со злобой рвала себя на куски. Эти куски вонзались в головы и в тела рабочих, и они, повернувшись с живота навзничь, замирали навсегда. Смерть действовала с таким спокойствием, что вера в научное воскресение мертвых, казалось, не имела ошибки. Тогда выходило, что люди умерли не навсегда, а лишь