Повести и рассказы. Андрей Платонов

осени на печь влез.

      Однако дело его было постороннее, и он спросил Зворычного, когда все утихло:

      – Петя! Ты не спишь?

      – Нет, а что?

      – Мне бы занятие надо! Что ж я у тебя нахлебником буду жить!

      – Ладно, это устроим – завтра поговорим, – сказал сверху Зворычный и зевнул так, что кожа на лице полопалась.

      «Зазнаваться начал, серый черт: в партию записался!» – подумал Пухов на сон грядущий и, слабея ото сна, открыл рот.

      На другой день Пухова приняли слесарем на гидравлический пресс – он снова очутился за машиной, на родном месте.

      Двое слесарей были старые знакомые, обоим им порознь Пухов рассказал свою историю – как раз то, что с ним не случилось, а что было – осталось неизвестным, и сам Пухов забывать начал.

      – Ты бы теперь вождем стал, чего ж ты работаешь? – говорили слесаря Пухову.

      – Вождей и так много, а паровозов нету! В дармоедах я состоять не буду, – сознательно ответил Пухов.

      – Все равно, паровоз соберешь, а его из пушки расшибут! – сомневался в полезности труда один слесарь.

      – Ну и пускай – все ж таки упор снаряду будет! – утверждал Пухов.

      – Лучше в землю пусть стреляют: земля мягче и дешевле, – стоял на своем слесарь. – Зачем же зря технический продукт портить?

      – А чтоб всему круговорот был! – разъяснял Пухов несведущему. – Паек берешь – паровоз делаешь, паровоз в расход – бери другой паек и все сначала делай! А так бы харчам некуда деваться было!

      Пожил Пухов у Зворычного еще с неделю, а потом переехал на самостоятельную квартиру.

      Очутившись дома, он обрадовался, но скоро заскучал и стал ежедневно ходить в гости к Зворычному.

      – Что ты? – спрашивал его Зворычный.

      – Скучно там, не квартира, а полоса отчуждения, – ответил ему Пухов и что-нибудь рассказывал про Черное море, чтобы не задаром чай пить.

      – Был у нас Шариков – чепуха человек, но матрос. Угля у меня не хватило, я и вернись из-под Крыма. А в Крыму тогда белые сидели, а чтоб они не убежали, их англичане сторожили на громадных боевых кораблях… Прибыл я в Новороссийск благополучно и даю сигналы, чтоб еду на лодке доставили, – есть захотел. Хорошо, а только ерундово как-то. В городе стреляют день и ночь – не от опасности, а от хамства. Я все сижу, а есть охота, даже воображения в голове нету. Вдруг подплывает Шариков: ты зачем, говорит, безвременно прибыл? Я ему: проголодался, говорю, и уголь весь погорел. Он – мужик сытый! – как хватил меня, так во всем облачении и сбросил в море. «Плыви, кричит, десантом на Врангеля – после расскажешь». Я сначала испугался, а потом обтерпелся в воде и поплыл с отдышкой. К ночи я добился до Крыма. Вылез на сушь противника и лег в кусты. А потом укрылся песком и заснул. Под утро меня пробрало, и я окоченел. А днем отогрелся на солнышке и поплыл обратно – на Новороссийск. Тут я форменно спешил, потому что есть захотел хуже вчерашнего…

      – Доплыл? – спросил Зворычный.

      – Уцелел! – закончил Пухов. – По морю плыть легко, лишь бы бури не оказалось – тогда