Истории жизни (сборник). Анна Гавальда

действует вам на нервы. Так что времени на семейную сцену нет… Ну нет – и все тут… И потом, это так пошло. В семье Диппелей вас разве этому не научили? Крики, сцены, эмоции – это вульгарно. У Диппелей правило – never explain, never complain[5]. Вот в этом есть класс, это совсем другое дело.

      – Хлоя, прекрати немедленно!

      Я плакала.

      – Вы сами-то себя слышите? Слышите, как вы со мной говорите? Я ведь не собака, Пьер. Не ваша собачонка, Пьер, черт вас побери! Я отпустила мужа, не выцарапав ему глаза, просто закрыла тихонько дверь – и вот я здесь, перед вами, с моими дочерьми. Я вроде неплохо держусь. Держусь, понимаете? Понимаете, что означает это слово? Разве кто-нибудь слышал от меня вопли отчаяния? Так не давите мне на психику. Вы не хотите, чтобы я уходила… Ох, Пьер… Вынуждена буду не подчиниться вам… Боже, мне так жаль… Как жаль…

      Он схватил меня за запястья и сжал изо всех сил. Не давая мне шевельнуться.

      – Отпустите! Вы делаете мне больно! Вы все, все ваше семейство делаете мне больно! Отпустите меня, Пьер.

      Едва он ослабил объятия, как я уронила голову ему на плечо.

      – Все вы делаете мне больно…

      Я обливала слезами его шею, забыв, как ему, должно быть, неприятно, ведь он никогда ни к кому не прикасался… Я плакала, время от времени вспоминая свои спагетти: если я не солью воду, есть их будет невозможно. Он все повторял «Ну-ну, ну-ну…» И еще: «Прости меня…» И еще: «Я тоже очень переживаю…» Он не знал, куда девать руки.

      В конце концов он все-таки отстранился и стал накрывать на стол.

*****

      – За тебя, Хлоя.

      Я чокнулась с ним.

      – Да, за меня, – повторила я, криво усмехнувшись.

      – Ты замечательная.

      – Да, замечательная. И еще – надежная, храбрая… Что я забыла?

      – Забавная.

      – Ах да, чуть не забыла, забавная.

      – Но несправедливая.

      – …

      – Несправедливая, ведь так?

      – …

      – Думаешь, я люблю только себя?

      – Да.

      – Тогда ты не только несправедливая, но и глупая.

      Я протянула ему бокал:

      – Это я и сама знаю… Выдайте-ка мне еще этого чудесного напитка.

      – Считаешь меня старым дураком?

      – Да.

      Я покачала головой. Я была не злой, а несчастной.

      Он вздохнул.

      – Так почему же я старый дурак?

      – Потому что никого не любите. Никогда не расслабляетесь. Все время в напряжении и словно бы не здесь. Не с нами. Вы не принимаете участия ни в разговорах, ни в шалостях, ни в наших скромных увеселениях. Потому что вам не знакомы нежные чувства, вы вечно молчите, и ваше молчание смахивает на презрение. Потому что…

      – Хватит, хватит, довольно, спасибо.

      – Простите, но я отвечаю на ваш вопрос. Хотели знать, почему это вы старый дурак, – я и ответила. Хотя я не нахожу вас таким уж старым…

      – Как же ты любезна…

      – Да чего уж там.

      Я оскалила зубы, изображая нежную улыбку.

      – Ладно, но,

5

Никогда не давать объяснений, никогда не выражать сожалений (слова Б. Дизраэли).