Сон-да-ветер. Дилогия. Александра Глазкина

его уже не бывает. И вскрикиваю от неожиданности, когда мы сталкиваемся в дверях. Мико морщится:

      – Неужели я вызываю такое неприятие, Нира? – раздраженно бросает он.

      – Прости! – складываю руки в приветствии, но, похоже, лишь сильнее злю его.

      – Да прекрати ты эти ритуальные пляски! Я – не божество, не нужно мне поклоняться, лучше поговори со мной по-человечески.

      Ко мне возвращается чувство, испытанное накануне, и я вдруг выкрикиваю:

      – Так веди себя по-человечески! – и замираю в ожидании неминуемого наказания.

      Но Мико запрокидывает голову и начинает смеяться, а потом, успокоившись, хватает меня за руку и целует ладонь:

      – Ты – чудо! Прости, я вел себя вчера непростительно. Похоже, ты только и делаешь, что сердишься на меня, а я только и делаю, что прошу прощения. Но ты, конечно, права. Знаешь ли, Нира, я совсем одичал тут. Забыл, каково это, когда ты не один. Но ты великодушна, я верю!

      В его глазах пляшут веселые искорки, и я понимаю, что не могу долго на него сердиться. Переменчивый, как ветер. Да, он такой, но что поделать, если такова его стихия, его сущность.

      – Могу ли я попросить, – тихо начинаю я, и Мико замирает, внимательный, – не делать так больше… ты напугал меня вчера…

      – Не делать так? Не прикасаться к тебе? – он отпускает мою руку, и глаза его гаснут.

      – Не появляться резко. Мне сложно… я не привыкла… Здесь, в доме, ты же сам разделил границы, но на острове я чувствую себя…

      – Да, я понимаю, я не должен был… Я не караулил тебя, честно. Просто шел к дому и увидел движение на воде. И…

      Он умолкает, вспоминая вчерашнее. Я понимаю, что сближение неизбежно. Мне становится грустно, потому что все происходит слишком быстро. Нет, не поэтому, все происходит неправильно. Познавая другого, мы подпускаем его ближе медленно, взращивая доверительность и открытость. И телесная близость – самый последний шаг. Недаром же даже в храме жрица лишь после нескольких ритуалов очерчивала над нами знаки и лишь потом, спустя время, опускала на лоб свою узкую ладонь, выслушивая признания. Мы с Мико так мало говорили, я ничего не знаю о нем, и, как бы ни тянуло меня к нему, мне сложно смириться.

      Нет во мне трепета перед Смотрителем. Есть лишь стремление узнать то, что вмещает его человеческая сущность. Медленно и степенно, а не покоряясь напору. И если сейчас я не найду в себе силы тоже очертить границы, то все случится, и мы оба пожалеем об этом.

      – Готов ли ты отказаться от моей покорности ради доверия?

      Мико долго молчит, подбирая слова. Понимает ли он, что я хочу ему сказать?

      – Давай попробуем, – наконец отвечает он, и я облегченно перевожу дух. – Только знай, я давно уже готов отказаться от очерченных границ.

      И, отступая, распахивает двери в свои покои. Впрочем, там всего одна комната: просторная, светлая, с большим окном, из которого видна башня.