Сон-да-ветер. Дилогия. Александра Глазкина

как положено, красного цвета, и она новая, крепкая, не оскверненная. Значит… нити налипли на камень, а теперь смылись. Золотые нити… как… как узор на вороте рубашки Габи.

      Я вновь смотрю на алтарь, на темную воду. Азе уронила факел от ужасного зрелища, возжелав болью заглушить ужас… Кровавый след до воды… и спуск у храма, где сегодня нет привязанной обычно лодки… Нет, нет, это невозможно! У меня трясутся руки. Я выношу воду. Протираю до блеска мраморный пол. Поправляю зацепившиеся за колонны занавеси. И кручу, кручу в голове картинки, одна другой страшнее. Это невозможно, подобные жертвы недопустимы! Мне нужно вернуться к Азе и расспросить ее! Но тянется день, и до заката жрица все дает и дает мне новые поручения.

      Шатаясь от усталости и пережитых потрясений, я выхожу из храма, когда темнеет. Аир сегодня решил, что нашей земле необходима встряска. Над горизонтом сгущаются тучи, неопасные, но дождь будет серьезный. Неужели даже Смотритель чует неладное? Я бреду по песку, скованная отчаянием, и все же понимаю, что теперь не отступлюсь, пока не узнаю правду. Но у Азе в доме пусто.

      – Они уехали, – говорит мне соседка, глядя, как я в растерянности поглаживаю запертую дверь.

      – Уехали? Когда? Куда?

      – Да родич за ними приехал на телеге из Золотого дна, умер у них там кто-то, вот и отправились. Азе, правда, все плакала, переживала, как служение пропустить, но ее жрица отпустила, сама пришла! Утешила!

      Золотое дно? Что-то знакомое. А, дальнее селение на побережье, откуда призвали последнюю нареченную Смотрителя больше года назад. В храм всегда сообщают, где и когда было явлено знамение, и я знаю, что, хоть и тайно, но все облегченно вздыхают, получив отсрочку. Есть несколько лет в запасе, чтобы не беспокоиться о судьбе дочерей. Ивея вот за это время успела достигнуть восемнадцати лет и выйти из возраста невест. Теперь она счастлива в простом браке с Варду. А вот мой отец не стал рисковать, и как только мне минуло шестнадцать, велел маме подать прошение о том, чтобы меня взяли в храм. От участи нареченной он меня уберег, но сейчас мне кажется, что из-за этого я попала куда в большую беду!

      Жрица сама отпустила Азе. В том, что девушке позволили уехать за пределы селения, нет ничего непозволительного, ведь Азе – жрица. Но без нее как раз в храме и нельзя обойтись! Ладно, дневные работы, но как же традиционные ночные служения, где нас всегда должно быть четверо – на каждую стихию? Если жрица решилась нарушить заведенный порядок, у нее должны быть веские причины отослать Азе прочь. Меньше риск, что испуганная девушка проболтается о том, что надежно похоронено под покрывалом минувшей ночи.

      Оглушенная, ухожу со двора. Не могу идти домой. Не могу смотреть маме в глаза! На улицах так много людей, но мне не к кому обратиться за помощью. Я чувствую себя щепкой в водовороте, листиком, подхваченным ветром. Сама не знаю как, но почему-то я прихожу к высокому забору, за которым слышатся визг и лай. Стою в оцепении,