Три шага к вечности. Александр Валерьевич Тихорецкий

с того месячишки? Дай Бог памяти, четвертый пошел. Знаешь, его не жалко, гнилой был человечишка, а вот тебе, тебе зачем это надо? Или ты что-то скрываешь от меня?

      Тарновский постарался, чтобы его голос звучал, как можно искреннее.

      – Дела там у меня, Тамара Михайловна, и скрывать от вас мне нечего.

      – Дела у тебя здесь, а там – делишки!

      Она величественно выпрямилась, поправила кулон на цепочке. Потом наклонилась, придвинулась, словно их могли подслушать:

      – Так ты, правда, возвращаться собираешься?

      Тарновский не смог сдержать улыбку. Детский сад, ей-богу! Ладно, пора огрызнуться.

      – А вы сами, Тамара Михайловна, вы сами от меня ничего не скрываете? – он посмотрел ей прямо в глаза. – Я с вами абсолютно откровенен, а вот вам, я чувствую, есть, что мне рассказать, только ходите почему-то вокруг да около.

      Тамара Михайловна уже поняла, что перегнула палку и быстро организовывала отступление.

      – А может, я тебя сначала хотела послушать? – она подарила ему невинную улыбку. – Всегда лучше от самого человека узнать, что он задумал.

      – Тамара Михайловна!

      Тарновский уже приготовился произнести спич, но собеседница предупредительно подняла руку.

      – Ну, все, все, побаловались – и будет. Что-то мы с тобой, действительно, вокруг да около… А, ведь, тут – дела серьезные, люди большие замешаны.

      Тарновский почувствовал, как пересохло в горле. А он-то наивно полагал, что все закончилось!

      Тамара Михайловна встала, отошла к окну.

      – Я ведь не только от своего имени сейчас разговариваю. Понимаешь? – она говорила повернувшись к нему спиной, и от этого голос ее казался приглушенным, чужим.

      Тарновский склонил голову в знак понимания, будто она могла это видеть.

      – Появилась у нас информация, Александр Валерьевич, что неприятности у тебя. – Тамара Михайловна все так же глядела в окно, неподвижно, не оборачиваясь, и Тарновский насторожился еще больше – она редко называла его полным именем. – И неприятности твои – из Минска, чуть ли не с самого, что ни на есть, верха. Вот мы и подумали, а не потому ли сваливает наш Александр Валерьевич за кордон – уж больно все как-то совпадает. Что скажешь?

      Тарновский задумался. Мысли замелькали стремительным пунктиром, сплелись бестолковым клубком. Кто такие мы? Какие неприятности, с какого «верха»? Сегодняшний звонок, ДФР?

      Он сцепил пальцы рук в замке, хрустнул.

      – Нечего мне сказать вам, Тамара Михайловна, кроме того, что уже сказал. Еду я в Канаду, к своему старому другу, с датой, с билетами, да, если честно, и с самой поездкой до конца еще не определился. А про неприятности свои я сейчас только от вас и услышал. Кстати, а вы о них откуда узнали?

      Произнося последнюю фразу, Тарновский сделал ударение на слове «вы», Тамара Михайловна обернулась, и он увидел улыбку на ее лице. Но улыбка тут же исчезла, словно соскользнув с губ, оставив