Три шага к вечности. Александр Валерьевич Тихорецкий

в него из последних сил, как тонущий — в спасательный круг. Голос был маяком в душном и сером пространстве, он звал, он манил, он обещал гавань, спасение, прощение.

      Рядом с голосом были Наташины нежные руки, и губы, и глаза, и день за днем, ночь за ночью, просыпаясь и стряхивая с себя уродливую муть кошмаров, он судорожно искал эти руки, губы, глаза, панически страшась не найти их, вновь окунуться в беспроглядный смрадный угар…

      Заканчивался запой в полном соответствии с законами жанра — тяжко и страшно; алкоголь медленно уходил из акватории организма, обнажая острые камни тоски, неустроенности и безнадежности.

      Заново привыкая к улицам и людям, подолгу наблюдая за птицами, вслушиваясь в разговоры, вчитываясь в криптографические тексты афиш, Тарновский бродил по городу, нащупывая забытый ритм жизни, чувствуя себя нагим и беспомощным в ее неприветливом пространстве.

      Жизнь… Надо было возвращаться, входить, вползать, просачиваться в нее, в безумном нагромождении чужого искать и находить свое, заново выстраивать по звеньям цепь событий, дел, мелочей, решений. Надо было вспоминать, забывать, прощать и прощаться, терпеливо и бережно, цепляясь за каждую минуту, час, день.

      Дни напролет Тарновский пытался найти выход, нащупывая лабиринты, выстраивая мозаики, в очередной раз обнаружив изъян, беспощадно разрушал их, а ночами трясся от страха – смерть близкая, безжалостная, всесильная, нависала над ним своей ужасной тенью.

      В голове было пусто, душу оккупировали тоска и отчаяние, а жизнь снова и снова требовала его к себе.

      Глава VII

      Спасение пришло неожиданно, как это всегда и бывает. Как-то вечером зазвонил телефон и какой-то, как тогда Тарновскому показалось, сумрачный голос, запинаясь, спросил его. Звонивший представился Геннадием Герасимовичем (в хулиганской выходке Тарновский тут же сложил имя в ГГ, с неожиданным злорадством отмечая обидный подтекст), будто пароль, назвал имя давнишнего знакомого, и предложил совместный бизнес.

      Тарновский резвился — желчь и остроумие, накопившиеся за недели вынужденного безделья, смешавшись, рвались наружу.

      – И выбрал же себе отчество! Хотелось бы посмотреть на его папашу — никогда не встречал живых Герасимов. Судя по всему, какой-нибудь столяр или сантехник. А, может, дворник? Несчастная Муму! А сын, наверное, этакий младо-бизнесмен, за плечами ПТУ или, в лучшем случае, техникум, хорошо, хоть, не глухонемой. Интересно, а отчество поменять можно? Ведь, меняют же имена и фамилии, почему отчество нельзя? — он сыпал остротами, бегал из угла в угол, и Наташа провожала его растерянным взглядом, улыбаясь, не успевая вставить ни слова.

      Однако, поток остроумия вскоре иссяк, Тарновский плюхнулся в кресло, уронил голову в ладони — совсем не таким он представлял свое будущее. Что, что сулило ему это предложение? Самое большое – захудалую торговлишку на паях