Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой. Нелли Шульман

гостиной, под охраной двух солдат, приехавших с острова:

      – Пусть смотрит на пламя, – подумал Макс, – силой взгляда она пожара не устроит… – огонек, отчего-то вспыхнул сильнее, заколебался, выбросив длинные языки. Макс допил кофе:

      – 1103, кстати, еврейским упрямством напоминает дуру Марту. Но у Марты не было ни капли еврейской крови, она просто патентованная идиотка, что называется. Словно породистые собаки, хороша экстерьером, а мозгами похвастаться не может. Сейчас она жила бы здесь спокойно, я бы ее выдал замуж. Адольфу, все-таки, нужна мать. Он еще маленький мальчик. Генрих был немногим старше, когда мама умерла… – после смерти графини Фредерики Макс много возился с младшим братом и сестрой:

      – Я читал Генриху, водил его в зоопарк, покупал мороженое… – он помнил прикосновение нежной, детской ладошки. Мальчик сопел ему в ухо:

      – Ты самый лучший брат на свете, Макси… – обергруппенфюрер сглотнул:

      – Мама меня так называла, Макси. Она, и Генрих с Эммой, а больше никто. Генрих на Принц-Альбрехтштрассе, ко мне так не обратился. Я ждал, что он попросит меня о снисхождении… – 1103 выпрямила жесткую, узкую спину:

      – Она попросит, она сделает все, что я ей прикажу… – Макс отставил чашку:

      – Зря вы отказались. Эфиопский кофе, нигде больше такого не найдешь… – Рауфф привез мешок кофейных зерен. Макс взглянул на часы:

      – Пойдемте. Я вам хочу кое-что показать… – 1103 перевозили в наручниках. Отомкнув браслет, он приковал женщину к себе. Макс, тихо, заметил:

      – Словно в Дахау. Мы знакомы десять лет, моя драгоценность. У нас, можно сказать, юбилей… – он махнул охранникам: «Не сопровождайте нас». Максимилиан повел 1103 за собой, по темноватому коридору, к детской племянника.

      И в городском особняке Экзетеров и в замке, в Банбери, Констанца и Тони, ровесницы, делили комнату:

      – Я узнаю запах, – поняла Констанца, – здесь живет ребенок… – в их детских тоже пахло сладкой выпечкой, карандашным грифелем, медовой акварелью:

      – Тони любила рисовать, а меня больше занимал состав красок. Я прочла все статьи, в Британской Энциклопедии, потом дядя Джон и тетя Юджиния отвезли меня в Ньюкасл, на производство… – где-то в кладовых, на Ганновер-сквер, должен был храниться ее подарок брату:

      – Стивен в четырнадцать лет, решил, что уйдет из Итона и станет кадетом, в летном училище. Мне было восемь. Я попросила няню сшить холщовый вымпел, такой, как на аэродроме, и сама раскрасила его белыми и красными полосами… – она помнила ласковую улыбку брата:

      – Ты даже табличку сделала, Констанца… – она с детства любила работать руками:

      – Только не шить и не вязать. Мне нравилось паять, гравировать, выжигать. Дядя Джон оборудовал маленькую мастерскую, в бывшей кладовке для белья… – когда в особняк вызывали газовщика или электрика, Констанца, всегда, невзначай, оказывалась рядом с рабочим. Девочка подавала инструменты мастерам,