Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой. Нелли Шульман

чернил, держали бутерброд. Женщина рассеянно жевала, записывая что-то в тетрадь. Максимилиан настаивал на совместных завтраках. Он не проводил ночи в коттедже, покидая остров после темноты, но приезжал сюда почти каждый день:

      – Рауфф хотел со мной поговорить… – Макс отпил крепкого кофе, – я пообещал, что за обедом его выслушаю… – штандартенфюрер прилетел на озеро Фаньяно вчера. Максимилиан был занят суматохой, в госпитале. Кроме Эммы, которая вот-вот должна была родить, врачи обещали скорое разрешение от бремени, другой женщине, участнице программы «Феникс». Сведения пока оставались строго засекреченными:

      – Рауфф подождет, его арабы никуда не денутся, – решил Макс, – сначала надо разобраться с врачебными делами. Эмма, кажется, неплохо себя чувствует. Она с радостью говорит о ребенке… – радовался и Адольф, ожидающий кузена:

      – Мальчика мы назовем Отто, – подумал Макс, – как того, погибшего ребенка. Туда ему и дорога, проклятому отродью герра Холланда… – ложка стукнула о край чашки. Промокнув губы накрахмаленной салфеткой, он подвинул к себе сигареты:

      – Отличный завтрак, дорогая. Дети поели? – глаза, цвета жженого сахара, невозмутимо посмотрели на Макса. Она ничего не ответила. Отложив ручку, 1103 поправила высокий воротник кашемирового свитера:

      – Сколько бы я над ней не издевался, она всегда молчит. В постели она хрипит, стискивает зубы, но молчит. Она попросит у меня пощады, обещаю… – он улыбнулся:

      – Поели, я слышу голоса, с берега. У нас трое детей, два мальчика и девочка… – тонкие, бледные губы 1103 слегка искривились. Максу хотелось, как следует, отхлестать ее по щекам:

      – Или вообще отправить в загон. Пусть с ней все охранники потешатся, вместе и по очереди. Но ведь она и тогда не сломается… – безмятежно достав сигарету, 1103 тоже закурила:

      – Еще чашку, дорогая… – нарочито вежливо, поинтересовался Макс, – кофе сегодня отменный. На улице ветрено. Надеюсь, ты одела малышей по погоде… – она смотрела поверх его головы, на портрет Эйнштейна.

      Макс взялся за бронзовый колокольчик, на столе. По соображениям безопасности, телефон в коттедж не провели. Дверь распахнулась раньше, чем он успел позвонить. Охранник наклонился над его ухом, что-то шепча. Поднявшись, Максимилиан, аккуратно, сложил салфетку:

      – Я вынужден тебя покинуть, дорогая. Служебные обязанности… – в передней он принял от эсэсовца серо-зеленую шинель. Максимилиан всегда приходил к 1103 в форме:

      – Впрочем, ее и формой не проймешь… – Макс взглянул на хронометр, – врачи говорят, что все началось час назад. Это дело долгое, но мне надо быть рядом… – попрощавшись с охранниками, послушав скрежет железных ворот, он быстро пошел к зданию госпиталя.

      На обед подали куриный бульон, с домашней лапшой и запеченную баранину.

      В отделанной темным дубом столовой, под картинами в тяжелых, пышных рамах, царило молчание. Обергруппенфюрер