Завещание обжоры. Михаил Александрович Соколовский

Он продолжил:

      – Нет, серьёзно. Он любил тебя, – он оставил наследство. Ты любила – и съела его!

      Гай получил по другой щеке.

      – Как самка богомола!

      И ещё одна пощёчина прилетела Гаю. Он стал отступать, но продолжал говорить:

      – Оплела его сетями… Дом и дело… а самого сожрала!

      Натали сделал шаг за отступившим Гаем и врезала ему ещё раз.

      – Заткнись! О своей половине ты не думаешь? Тебе ведь тоже придётся… угоститься?

      – Нет уж, уволь. Там постскриптум. Можешь съесть мою долю, мамочка! К тому же, у тебя есть опекунские обязанности по отношению ко мне. Даже если ты скушаешь и свою, и мою порцию, я смогу претендовать…

      Пощёчина оборвала Гая на полуслове.

      – Замолчи! Замолчи! – Натали наступала и била Гая с двух рук, уже ничего не дожидаясь и не давая ему говорить. – Неужели ты не понимаешь, что никто никого есть не будет. Это – шутка… Это последняя глупая шутка де Шая! Глупая, потому, что ради шутки он готов спалить всё. Всё, ты понимаешь? Всё!

      Не выдержала Мария. До сих пор она, как и все, наблюдала за избиением младенца и только покусывала платок, но теперь она бросилась между Гаем и Натали, растопырила руки и визгливо закричала:

      – Нет! Нет! Стой! Натали Валентина, опомнись! Остановись!

      Кажется, сейчас прилетело бы и ей, если б она не схватила разбушевавшуюся вдову за руки. Гай передохнул и сказал из-за спины Марии:

      – Де Шай воспитал меня эгоистом. Пусть оно всё горит! У меня останется комнатка в общежитии… при университете… А потом… потом я что-нибудь придумаю. Время есть.

      Гай всё-таки отошёл к апельсину. Его руки подрагивали. Иржи забрал из его рук апельсин, решил помочь дочистить. При этом усмехнувшись он взглянул на покрасневшие под руками Натали щёки Гая:

      – Вот теперь ты румяный. А то ходил таким Байроном…

      – Подождите… а картины? – Вольф, как будто только сейчас сообразил, стёр испарину со лба. – Он оставил их мне? И что же, если я… не съем… то и национальная галерея не увидит «Малых голландцев де Шая»?

      – Именно так, Вольф, – авторитетно подтвердила Лиза.

      – Но я не могу… это какое-то безумие! – Вольф пошёл вдоль картин, пристально рассматривал их, хоть знал наизусть, помнил автора каждой картины, мог рассказать о школе, о цехе, об особенностях стиля… Он не один раз устраивал их выставку у себя в галерее, де Шай на этом прилично зарабатывал, но Вольф так и не смог убедить Фридриха Андрея отдать их туда насовсем. Нет, убедил, но только после смерти, по завещанию. Он был уверен, что так и будет, а теперь, оказывается, всё вывернулось вон как! – Безумие! – повторил Вольф.

      – Именно безумие, – согласился Алексей. – Это завещание – завещание безумца! Оно не может быть действительно! Мы опротестуем его!

      – Верно! – просияла Оливия.

      – Ну, конечно, – выдохнула Натали.

      – Объявить Фридриха Андрея невменяемым? – Иржи прищурил правый глаз, взглянул на жену, потом на пьяного в хлам нотариуса