Граница нормальности. Чингиз Григорьевич Цыбиков

и даже ближе.

      Медведь встал. Осторожно подвинулся вперед, боком, прикрывая шею левым плечом, держа правую лапу скрытой, наготове – цапнуть, подтащить и заломать. Волк не двигался, лишь оскалил клыки свои молча.

      Медведь скакнул к нему боком, волк не отступил, прыгнул вверх и вцепился ему в загривок. Шатун мотнул башкой, волк не отцепился, а опасно перехватил глубже; медведь рухнул на спину, волк вывернулся и, бешено рыча, снова прыгнул. Медведь встречал его всеми четырьмя лапами. Волку конец.

      И тут шатун увидел огромный камень, покрытый мхом, льдом и снегом – в последнее мгновение полёта. В глубине пещеры блеснули две пары глаз, переполненные ужасом.

      Амгр, успел подумать он. Раздался страшный хруст и звук, будто лягушка шмякнулась в лужу. Плеснуло чем-то чёрным, медведь издал короткий крик и издох.

      Волк рухнул на бок и, тяжело дыша, с трудом поглядел вверх, на вершину холма.

      Оттуда, с быстро светлеющего неба, на него смотрел олень. У него не было левого рога. На изломе куцего остатка быстро набухала капелька крови.

      – Я тебе говорил, надо с разгону, – сказал он. – И лбом.

      – Вовремя… ты, – сказал волк.

      – А то ж, – самодовольно ответил олень. – Я же не как некоторые. Отставшие в развитии и покорёженные в воспитании.

      В два невероятных прыжка он спустился с холма. Прилёг рядом.

      – Залазь на меня, волчара. Донесу до зайца, так уж и быть. Пожрёшь. Я его не могу снять, как-то хитро он там привязан.

      Волк вдохнул, выдохнул сипло и начал забирать лапами, елозя по коричневой спине.

      – Эу, – сказал олень вдруг. – А это кто у нас тут.

      Двое детишек выбрались из пещеры, смотрели на них во все глаза.

      – Это Шоно, волк, – прошептал старший младшему. – Наш покровитель. Он убил медведя, который убил папу и дядю Илку.

      – Это ему папа нёс зайца, – сказал младший.

      – Теперь мы будем носить, – сказал старший.

      – А олень? – прошептал младший. – Он же тоже был.

      – Мы будем носить ему соль, – сказал старший. – Он тоже наш покровитель.

      – Гляди-ка, кланяются, – сказал олень. – Ну, насколько я понимаю, твоё убийство опять откладывается. Залезай быстрее, у меня ноги затекли.

      Сван

      Что угодно, но только не причуда. Это во-первых. Потому что какие причуды? Пятнадцать суток нам корячатся, плюс штраф.

      Рассказа этого на самом деле не должно было быть. Это во-вторых. Потому что какой смысл рассказывать, если никто не верит?

      Но всегда хочется узнать, чем все кончилось.

      И это в-третьих – и самое главное.

      Вот только чем все кончилось, я боюсь, мы никогда не узнаем. Потому что мы сидим на крыше и не хотим оттуда спускаться. Ведь если мы спустимся, то всё станет ясно.

      Попросту говоря – нам страшно.

      Друг другу мы в этом не признаёмся. Отчасти оттого, что бояться, формально, нечего, отчасти оттого, что мы пьяны. Но в основном потому, что признавать это глупо. И так всё понятно. Поэтому Тоха говорит хриплым голосом, слегка растягивая гласные:

      – Ну