Добрая память. Софья Хромченко

Матрены пустили: с позором,

      Страх не тая, воротился в село.

      Как уж вернулся? Тут умер он скоро:

      Не били, но сердце его подвело.

      А Журавлева совсем, видно, взяли.

      Его ненавидели. Вместе с детьми,

      Каких на селе в эту пору сыскали

      (Кроме дочки – Тамары), в тюрьму увезли.

      Донос был. Его стало жалко Матвею

      Пуще других. Не что сват. Вспоминал,

      Как ночью на двор он пришел к Алексею,

      Как тот говорил с ним и как не преда́л.

      Хороший ведь был человек! Деловитый!

      Недаром дружили их семьи потом.

      В селе удивлялись тому неприкрыто,

      Хотя рассказал всё Матвей о былом.

      «Дружить с Журавлевым? Последнее дело!» –

      Считала молва. Об аресте узнав,

      Село, словно улей пчелиный, гудело,

      Радостью злобной страх первый поправ.

      «Ну, наконец-то! Теперь коммунисты

      Уж не ошиблись! Они кулаки!» –

      Слышал Матвей. Раз вступился речисто:

      «Они работяги. А вы – дураки!» –

      «Родня твоя! Только за то защищаешь!

      От вражьего отпрыска внука небось

      (Дочь с месяц как отда́л) уже ожидаешь?» –

      Звучала в словах говорившего злость.

      «Когда внуков дать, жизнь сама разберется.

      Никто не указ тут, – Матвей отвечал. –

      А говорю что на сердце придется:

      Я на достаток чужой не серчал.

      И не завидовал. И о доносы

      Не замарал рук». Стекался народ

      Послушать его на базарную площадь.

      При всех говорил Матвей. Важно ль, что́ ждет?

      Какой-то азарт охватил его даже –

      Сказать всё. Успеть. Ощущал он себя

      Вновь агитатором: «Это не важно,

      Слыла ли богатой в округе семья.

      Все мы крестьяне, все мы трудились.

      И Журавлевы не меньше иных!

      Крестьяне друг с другом напрасно схватились.

      Один только враг у людей трудовых –

      Капиталисты заморские. Это

      Они коммунизм уничтожат легко,

      Они подлецами ославят по свету,

      Коли в доносы уйдем глубоко.

      Мало ль уже мы людей потеряли

      В гражданскую? Может быть, помните вы,

      За лучшую жизнь люди кровь проливали,

      За то, чтоб все стали правами равны?!

      А нынче? Позор!..» – Даже плюнуть хотелось

      Матвею в запале. Себя удержал.

      Скоро в ответ на подобную смелость

      Арест бела дня средь его ожидал.

      Кто-то донес. Ну, ему не впервые

      Быть арестованным. О́бнял Матвей

      Стешу – и в путь. Чем аресты иные,

      Этот всех больше был сердцу страшней.

      С первой минуты серьезней казался

      Былых злоключений, спокойно хотя,

      Страх утаив свой, он с виду держался.

      Камера тесной и душной была.

      Много народу. Прилег где-то с краю.

      Быстро стемнело. Холодная ночь,

      Теменью долгой пугающе злая,

      Едва ль от боязни способна помочь.

      Проснулся