Добрая память. Софья Хромченко

знает Бог, куда нынче идем». –

      «Ольга Ивановна, я вас хотела

      Давно спросить: что ж не уехали вы

      С семьей за границу, как армия белых

      Терпеть поражение стала?» – «Кто мы?

      Мы без России никто! – отвечала

      Ольга. – Да мы и в России никто.

      Зачем нашу кровь лить? Дворян что ли мало?

      Максимум зла, что отнимут добро.

      Но мы бы и так почти всё потеряли,

      Если б уехали. Мы москвичи,

      Мы русские люди. В Париже бывали.

      Такая тоска, Соня, там, хоть кричи.

      Это еще жили в лучшем районе,

      А в бедном не глянешь вокруг – нищета.

      Ходили там раз. Ах, никто нас не тронет!

      В семнадцатом ведь обошла нас беда.

      Хотя почти всё, что могли, отобрали

      В пользу трудящихся: лавки, завод,

      Доходный дом, вклады… И в доме бывали:

      Ценности вынесли – это вперед.

      Дом нам оставили. Нас пощадили.

      Мало ль для счастья? Готова была

      Я голодать, лишь бы только в России.

      И муж уезжать не хотел никуда». –

      «Как же он пережил?» – «С виду так просто!

      В себе тяжело. Не перечить решил –

      Выбора не было. Как стало можно,

      Сразу же фабрику, Соня, открыл.

      Кое-что в доме у нас оставалось

      Ценного – продал. Всё в дело пошло.

      Открыл магазин свой, и вдруг оказалось,

      Что вровень былому достатка пришло.

      Чудно́ вышло, Соня! А года три жили

      Мы очень скромно. Прислугу почти

      Всю рассчитали, а те, кто служили

      Из верности, были на грани нужды.

      Та повариха, которую, Соня,

      Ты осуждаешь, от нас не ушла

      В трудные годы. Теперь ли уволю?

      Жаль, что не прочное счастье нашла». –

      «Чем же вы жили?» – «У самого края

      Москвы была лавочка. Как уж ее

      Оставили нам – не отняли, не знаю.

      Муж продавцом стоял время одно.

      Не погнушался! А я б не сумела.

      Я денег боюсь. Если вновь обеднеть,

      За мужем нисколько б того не робела –

      С голоду вряд ли мне даст помереть.

      Он меня, Соня, простил, понимаешь?

      Гордый! Я пала бы в ноги ему

      С такою бы радостью! Ты и не знаешь!

      Но боль ему вновь причинить не могу.

      Не хочет, чтоб прямо мы с ним говорили

      Про прошлое. О, как я знаю его!

      Будто меня, точно Еву, лепили

      Из мужа ребра, сотворя для него.

      Муж всё мне простил! Даже нашего сына». –

      «В его беде не было вашей вины». –

      «Откуда ты знаешь? Вдруг худо носила?

      Вдруг многим глухим я по крови сродни?

      У мужа все слышали. Я же не знаю

      Предков своих. Мой отец из сирот –

      Подкидыш приютский. А мама, рожая

      Меня, умерла – незнаком ее род». –

      «Род неизвестный – теперь безопасный,

      Но вы в роду мужа давно своего». –

      «Отец мой способный был очень, по счастью,

      Учитель гимназии стал оттого.

      Сперва