Николай Михайлович Карамзин. А.В. Старчевский

творческую силу, которая делает его счастливым».

      Разговор, по немецкому обычаю, коснулся наконец и философии – «Никто из систематиков, – сказал Виланд, – не умеет так обольщать своих читателей, как Боннет, а особливо таких читателей, которые имеют живое воображение. Он пишет ясно, приятно и заставляет любить себя и философию свою». Разбирая философов и их системы, собеседники начали мало-помалу высказывать и свои собственные убеждения и верования. Карамзин говорит: «С искренностью открывал мне Виланд мысли свои о некоторых важнейших для человечества предметах. Он ничего не отвергает, но только полагает различие между чаянием и уверением. Его можно назвать скептиком, но только в хорошем значении сего слова». Наконец Карамзин расстался с Виландом. – «Вы видели меня таковым, каков я подлинно, – сказал он. – Прощайте, и от времени до времени уведомляйте меня о себе. Я всегда буду отвечать Вам, где бы Вы ни были». – «Никогда не забуду я Виланда», – пишет Карамзин. – С какою откровенностью, с каким жаром говорит сей почти шестидесятилетний человек, и как все черты лица его оживляются в разговоре. Душа его еще не состарилась, и силы ее не истощились. “Клелия и Синибальд”, последняя из поэм его, писана с такою же полнотою духа, как “Оберон”, как “Музарион” и прочее. Кажется еще, что он в последних своих произведениях ближе и ближе к совершенству подходит. Тридцать пять лет известен он в Германии как автор. Эпоха славы Виланда началась с издания его комических повестей, признанных в своем роде превосходнейшими и единственными тогда на немецком языке». – Карамзину хотелось также познакомиться и с Гёте, но прием Виланда совершенно отбил у него охоту к новым знакомствам, и с этого времени он во всех подобных случаях действовал не так смело, как прежде. Проходя возле дома, где жил Гёте, Карамзин увидел его в окно, остановился, рассматривал его с минуту, и сказав: «Важное греческое лицо!», пошел далее. Наконец Карамзин вспомнил опять русскую пословицу, что смелость города берет, и опрометью побежал к Гёте, но сказали, что Гёте рано уехал в Иену.

      Оставив Веймар, Карамзин направил свой путь в Швейцарию. Он проехал Эрфурт, Готу, Франкфурт, Майнц, Мангейм, Страсбург, и прибыл в Базель.

      Прежде чем последуем за Карамзиным в Швейцарию, скажем несколько слов о поездке его по Германии. Некоторые обвиняют автора «Писем русского путешественника» в том, что будто бы, оставаясь чуждым общественным интересам, он ограничивался только путешествием по кабинетам германских ученых и литераторов; что беседа с Кантом, Гердером или Виландом занимала его более, нежели общество, в котором они жили, и прочее. Но неосновательность таких упреков явно обнаруживается при чтении путевых записок Карамзина, обнимающих со всех сторон тогдашнюю жизнь германского общества.

      Глава III

      Путешествие по Швейцарии. – Знакомство с Лафатером. – Письма Петрова, писанные за границу. – Женева. – Посещение Боннета. – Французское письмо Карамзина к Боннету. – Начало перевода сочинения «Палингенезия». – Карамзин в Провансе. – Париж