Николай Михайлович Карамзин. А.В. Старчевский

из них мы видим, как он был любознателен, сметлив и наблюдателен.

      Познакомившись со всеми достопримечательностями Берлина, Карамзин желал также познакомиться с тамошними литературными знаменитостями и начал с поэта-старика Рамлера¹⁸, немецкого Горация, игравшего в свое время важную роль. Карамзин явился к нему так же, как и к Канту. Рамлер принял его ласково, говорил с ним о литературе и искусствах, дал ему понятие о состоянии современной германской литературы, так что Карамзин с восторгом произносит: «Рамлер – самый почтенный немец!».

      На другой день Карамзин пошел к Морицу, известному в то время психологу, к которому он питал большое уважение, прочитав его «Anton Reiser». В этом сочинении Мориц описывает свои приключения, мысли и чувства и развитие своих душевных способностей. «“Confessions de J.-J. Rousseau”, “Stillings Jugendgeschichte” и “Anton Reiser”, – замечает Карамзин, – предпочитаю всем систематическим психологиям в свете». Эти последние строки тем важнее для нас, что из них мы также видим основные начала, имевшие большое влияние на Карамзина.

      Мориц, скопив от профессорского дохода несколько луидоров, ездил в Англию, а потом в Италию. Подробное и оригинальное описание первого его путешествия, изданного под заглавием «Reisen eines Deutschen in England» Карамзин читал с неизъяснимым удовольствием[16].

      Он пробыл у Морица целый час, в продолжение которого говорил с ним об удовольствиях путешествия. Профессор весьма красноречиво и увлекательно рассказывал о древностях Италии, о практическом направлении англичан, об энергии немецкого языка, о своей ссоре с Кампе, славным в то время немецким педагогом. Поэтому Карамзин замечает: «В Германии нет почти ни одного известного автора, который бы с кем-нибудь не имел публичной ссоры и публика читает с удовольствием бранные их сочинения»[17].

      Из Берлина Карамзин уехал в Дрезден, знаменитый между прочим картинною галереею, и, насладившись изящными произведениями живописи, отправился в Лейпциг, центр тогдашней германской учености. В дороге Карамзин познакомился с студентом лейпцигского университета. «Между двумя путешественниками завязался разговор, и о чем же? – говорит Карамзин, – почти непосредственно о Мендельсоновом “Федоне”, о душе и теле». Студент доказывал своему спутнику, что «Федон» – самое остроумное философское сочинение, но, несмотря на то, все доказательства нашего бессмертия основаны в нем на одной гипотезе. «“Много вероятного, – говорил он, – но нет уверения, и едва ли не тщетно будем мы искать его в творениях древних и новых философов!” – “Надобно искать его в чувствах своего сердца”, – сказал Карамзин. – “О! Государь мой! – возразил студент, – сердечное уверение не есть еще философское уверение, оно не надежно: теперь Вы чувствуете его, а через минуту оно исчезает, и Вы не найдете его места. Надобно, чтобы уверение основывалось на доказательствах, а доказательства – на тех врожденных понятиях чистого разума, в которых заключаются все вечные, необходимые истины”. Наконец, разговор дошел до вопроса о душе. “Если

16

Нет сомнения, что это сочинение подало Карамзину мысль издать и свои путевые впечатления и назвать их «Письма русского путешественника».

17

«Письма русского путешественника», Берлин, 6 июля.