Собирай и властвуй (3т, или хроники Разделённого мира, Том 1). Андрей Анатольевич Андреев

– отмычку. Рассказывал о хитрой такой – как проволока с виду, на деле же металл мнётся, можно вылепить любой ключ. Вот он и вылепил, и вставил, и повернул, и открылось. Рута и знак придумала, как подать, и в дом помогла скрытно пробраться.

      – Душно у вас здесь, – сказал он в первую же их ночь, – долго не задержусь.

      – Мне и самой душно, – вздохнула она тогда, а в сердце вспыхнула надежда.

      В ту ночь разговора не получилось, и потом, и потом тоже, но не теперь. Пришло время обратиться с просьбой, услышать ответ, хороший, плохой ли.

      – Эх, и ядрёная же ты деваха! – Барагуз отваливается, тяжело дышит.

      Рута сводит ноги, ничего уже не пьянит, да и пьянило ли? Устала, как же она устала…

      – Возьми с собой, как соберёшься отсюда уходить, – вот и просьба, но голос, её ли это голос?

      – Не понял…

      – Всё ты понял…

      – Даже так? – Барагуз ухмыляется, в глазах злой огонек. – Хорошо, я подумаю.

      Рута не настаивает, не хочет показаться жалкой. «Подожду, – думает она, – в Горячую всегда успеется».

      Ждать приходится долго: проходит месяц, другой, дело к зимнему пику, когда зиму сменит межа, самое особенное время года, оно же и первое из пяти. Порой накатывает, тянет рассказать обо всем Тарнуму, тогда Рута вспоминает ночь с Барагузом в Гнезде, в подробностях вспоминает, и желание рассказать сразу же пропадает. С Барагузом с той ночи виделись от силы раза три или четыре, да и то, впопыхах как-то. Готовится ли он к тому, чтобы покинуть посёлок? Хотелось бы думать. Домашние хлопоты помогают отвлечься, Рута уходит в них с головой: если не стиральное дерево, то швейный механизм, оснащённый ледяными иголочками, если не швейный механизм, то кухня с морозильным кубом, скалкой-самокаталкой и прочими подобными полезностями. Айрис навещает часто – чаще, чем хотелось бы – и одна приходит, и с Маклаем, и с Нином. Что-то почувствовала? Скорее всего, да только поздно уже, слишком поздно. Так ли, иначе, но в починке Рута больше не останется, нет.

      – Я за тобой, – Барагуз пробирается в дом ночью, появляется в спальне.

      – С ума сошел! – Рута вскакивает, – а если бы муж?

      – Обижаешь, крошка, всё схвачено.

      – Но с ним же ничего плохого?

      – Нет, конечно, или я похож на душегуба? Поторапливайся, собирай узелок.

      – Что, прямо сейчас?

      – Да, прямо сейчас, – отвечает Барагуз резко. – С севера большая баржа идет, нам с ней по пути.

      – Так, а что взять? – Рута мечется.

      – Тебе видней, крошка. Если есть хороший оберег, бери, их на реке много не бывает.

      Рута хватается за кусочек артефакта на шее, тут же отдёргивает руку, словно обжёгшись. Снимает цепочку, засовывает под подушку. Не её это вещь, нет, не её. Она – мягкий лёд для лепки, а тут камень, для твёрдого человека. Тарнум найдёт, Тарнум поймёт, Тарнум выдержит.

      – Так есть амулеты?

      – Есть, и ценности тоже есть, но там шкатулка хитрая…

      – Хитрые я люблю, – подмигивает Барагуз, – показывай.

      [Год