«The Coliseum» (Колизей). Часть 2. Михаил Сергеев

Ленина?

      – Не юродствуй, Галя. Между Толстым и революционерами – пропасть. Его собственные слова.

      – Ладно, а современники? Давай уж им тоже по серьгам.

      – Господи, современники. Откуда? После Шолохова и Фадеева – никого.

      – Ну, Шолохов! Скажешь! У Чехова просто не было таких знаменательных событий – времена были другие. Переломы и потрясения миновали его.

      – Времена всегда одинаковые, Галь. Толстой тоже не жил при Наполеоне. Художник не ждет присоединения Крыма или путешествия в город «ноль».

      – Куда?

      – Забудь. Самсонов плел околесицу.

      – А Солженицын?

      – После Шаламова-то? Брось.

      – А Петр Фоменко? – Соседка вспомнила, как подруга восхищалась им.

      – Удивительный художник. Но там другое. Свидетель того, что переломы не так уж и важны. Вот тебе и к теме – крах Советского Союза ничего существенного литературе не дал. Эпохальность прошла мимо. Имен не родила.

      – Боюсь, народ тоже не согласится.

      – Народ и от «черного квадрата» без ума был, и от Гогена, Бродского, Набокова. Вагнеру и Скрябину до сих пор бьют поклоны, – и с сожалением добавила: – Господи, сколько их «упало» в эту бездну! А я ум включаю и вижу в них ту же борьбу, только неудачную, в отличие от «зеркала-то революции». Да, в общем, в каждом человеке драмы по горлышко. И выдумывать ничего не надо. Вон, Никита Богословский, написавший главную песню страны «Темная ночь», не пришел на похороны сына. В скольких людях возродил надежду, а от второго сына вообще отказался. Какими весами мерить такое? Кто, скажи, убил в нем человека? Да их, на той же стезе – экран пучит каждый вечер!

      – Ну да, – Галина кивнула. – И револьвер вкладывать не надо.

      – Выходит, растерял что-то более важное, чем талант. Преступно на первое место таланты ставить.

      – А Бродского ты все-таки зря, – поморщилась подруга. – Он, конечно, обусловлен временем…

      – Вот именно, – перебила Толстова. – Тому, кто не жил рядом, а если еще и не читал о тех временах – попробуй, пойми. Я противлюсь ультиматуму поэта – непременно знать то время. Я за Пушкиных, за безусловные и безвременные дары в любой строке.

      – Ой-ё-ёй! Какие мы! – Галина Андреевна вызывающе ухмыльнулась, и кисть грациозно описала полукруг:

      Прошло сто лет, и юный град,

      Полнощных стран краса и диво,

      Из тьмы лесов, из топи блат

      Вознесся пышно, горделиво.

      – Именно. Чудные стихи – узнают и через сто лет. А строки лягут и унесут, – Людмила вдруг опустила глаза, поколебалась и загадочно посмотрела на подругу: – А вот я тебе прочту другие стихи о Питере… чем и когда переболел город, что принял, отпечатки времени… – всю историю в одной странице. Между прочим, лучшее, что написано после Пушкина.

      – Даже так! – подруга рассмеялась. – Уже? И премия «Андрея Белого»[29]?

      – Во, во – это как «Пильняк – тень от дыма, если «Белый» – дым». Помнишь Шкловского?

29

Андрей Белый – поэт начала XX века.