Собрание сочинений. Идиллия: Интерлюдия. Серебряная ложка. Джон Голсуорси

что вы! Мне страшно нравится.

      – Очень мило, что вы так говорите, но вы, наверно, ужасно озябли. Знаете что, возьмите мой пиджак.

      Он уже начал снимать его, когда она сказала:

      – Если вы это сделаете, я убегу в лес и заблужусь всерьез.

      Джон покорился.

      – Просто случай, что это вы, а не кто-нибудь из девочек Блэр, – сказал он.

      – А вам бы хотелось?

      – Для вас – конечно. Но не для меня, нет, право же!

      Они повернулись друг к другу, так что кончики их папирос чуть не столкнулись. Едва различая ее глаза, он вдруг ощутил четкое желание обнять ее. Это казалось так нужно и естественно, но разве можно!

      – Хотите шоколаду? – сказала она.

      Джон съел малюсенький кусочек: шоколад нужно сберечь для нее.

      – Настоящее приключение. Ой, как темно! Одна я бы испугалась, тут страшновато.

      – Духи индейцев, – проговорил Джон. – Только я не верю в духов.

      – Поверили бы, если бы вас растила цветная нянька.

      – А у вас была?

      – Ну да, и голос у нее был мягкий, как дыня. У нас есть один старый негр, который в детстве был рабом. Самый милый из всех наших негров; ему скоро восемьдесят лет, волосы совсем белые.

      – Ваш отец ведь уже не мог участвовать в гражданской войне?

      – Нет, два деда и прадед.

      – А вам сколько лет, Энн?

      – Девятнадцать.

      – Мне двадцать три.

      – Расскажите мне про свой дом в Англии.

      – Теперь у меня там ничего и нет.

      Он рассказал ей историю своей юности в сокращенном издании и решил, что она слушает замечательно. Потом попросил ее рассказать о себе и, пока она говорила, все думал, нравится ли ему ее голос. Она запиналась и проглатывала слова, но голос был мягкий и очень приятный. Когда она кончила свою немудреную повесть – она почти не уезжала из дому, – наступило молчание, потом Джон сказал:

      – Еще только половина восьмого. Пойду взгляну на лошадей. А потом вы, может быть, поспите.

      Он стал обходить курган и, добравшись до лошадей, постоял, поговорил с ними, погладил их морды. В нем шевелилось теплое чувство покровителя. Хорошая девочка, и храбрая. Такое лицо запомнишь, в нем что-то есть. Вдруг он услышал ее голос, тихий, словно она не хотела показать вида, что зовет: «Джон! Ау, Джон!» Он ощупью пошел обратно. Она протянула вперед руки.

      – Очень страшно! Шуршит что-то! У меня мурашки по спине бегают.

      – Ветер поднялся. Давайте сядем спина к спине, вам будет теплее. Или знаете как – я сяду у стены, а вы прислонитесь ко мне и сможете уснуть. Только два часа осталось, потом поедем при луне.

      Они сели как он предлагал, она прислонилась к нему, головой уткнулась ему в плечо.

      – Уютно?

      – Очень. И мурашки кончились. Тяжело?

      – Ни капельки, – сказал Джон.

      Они еще покурили и поболтали. Звезды стали ярче, глаза привыкли к темноте. И они были благодарны друг другу за тепло. Джону нравился запах ее волос – как от сена – у самого его носа. Он с удовольствием обнял бы ее и прижал к себе. Но он этого не сделал.