Волшебный смычок (сборник). Елена Сибиренко-Ставрояни

что у меня взрослый сын, и думаю, что ему сказать. Своего отца я не помню.

      Гвидо тоже знал, когда я должен вернуться. Может, он возил Тину в аэропорт. Тина любит встречать – «И не люблю провожать. А ещё больше не люблю оставаться». Гвидо часто подбрасывал её, если она меня встречала. Но возвращались мы обычно без него.

      «Может, это твоя самая большая удача».

      У Гвидо на это чутьё, как у Ренцо на материал. «Это не пойдёт», – сказал он мне тогда, и вместо моего пошёл материал Вигена. Я только подумал, что впервые Ренцо ошибся. Виген талантлив. Но в том его материале не было ни ума, ни сердца. Только рука. Хотя рука Вигена тоже не мало. Когда стало известно, что меня сняли – впервые, Виген подошёл.

      – Я же не виноват. Мне ваше больше нравится, – сказал он, заикаясь.

      – О чём ты? – сказал я.

      Я подумал, что об остальном и так будет известно, а сооружённые только на время митингов туалеты, и переносные кухни, и митинги, хотя правительство ушло в отставку, только после работы или в выходные – об этом не узнают. Ренцо назвал это перегруженностью бытовыми и техническими деталями. Если мы впервые были с Тиной вдвоём, и я заметил и запомнил, это кое о чём говорит. Хотя говорить такое Ренцо я не собирался. Ждали моих протестов, не все считали, что Ренцо прав; материал Вигена ещё не утвердили, я мог подсуетиться. Я не стал суетиться потому что это был материал Вигена.

      Ждать Тину? ехать к Гвидо? к Вигену, Ренцо, ребятам?

      Гвидо близко, от него я позвоню Тине опять.

      «Учитесь, как надо находить слова». Ренцо – обо мне.

      Слов у меня нет. Я не знаю, кто удивлён больше – Гвидо мной или я им. Он проходит в комнату, садится верхом на стул, охватив его руками – спиной ко мне, говорит: «Ты…» У Гвидо кто-то есть или был (в смысле – была). Через спинку стула переброшена косынка. Не одна же такая.

      – Я пойду, – говорю я и поворачиваюсь.

      – Постой, – говорит он. Гвидо встаёт.

      Из ванной выходит Тина. Мы стоим на одной прямой – Тина – в дверях ванной, я – в коридоре, Гвидо – в комнате.

      Я вижу – Тина сидит на парапете и очищает от кожуры апельсин.

      – Но ты же разбился… – шепчет Тина.

      Моё увеличенное фото в траурной рамке. Рядом мокнут гвоздики. Все уже разошлись, кроме Ренцо.

      – Я очень рад, что с тобой всё в порядке, – говорит он. – Ты даже не представляешь, как я рад.

      Я не представляю многих вещей.

      – Я очень рад… – повторяет Ренцо. Он искренен и смущён.

      – У вас что-то изменилось? – говорю я.

      Он кивает. Они все очень огорчились… Нет, «огорчились» – совсем не то слово, совсем не то… Виген – тот вообще ходил как в воду опущенный. Но… «Ты же понимаешь, как у нас всё». (Я киваю). Надо сдать вовремя (я киваю), и никого не интересует… Вот мы и решили – Виген… Его сразу утвердили, всех передвинули, трудно опять передвинуть – в другую сторону, назад сложнее, чем вперёд. Сейчас нет, но, может, со следующего года… Ты не представляешь, как ребята тебе обрадуются… Особенно Виген…

      Закрывая дверь, я смотрю в