Четыре всадника. Роман-мистификация. Алексей Егоров

рассмеялся и попросил водителя свернуть направо, чтобы сократить дорогу через объезд.

      Затем достал из портфеля рукопись и начал читать, периодически поглядывая в зеркало. Читал я полушепотом, как будто для себя, но отчасти представлял, что читаю и для моей увлекательной подруги. Так я чувствовал себя веселее и планировал скоротать время в дороге.

      Всадник №1.

      Если бы ее звали Мария Изабелла Хорхе-Гонсалес – Сальваторе, я бы испытывал к ней благоговение. Тем более что в моем воображении она должна была быть глухонемой испанской актрисой. Но ее звали по-другому и к Испании она не имела ничего общего, кроме факта посещения ею Саграда де фамилиа в юные годы и постоянные инсинуации о мандаринах, которые; «априори на улицах растут, не то что у нас в Сибири»

      У нее была холодная просвечивающая кожа и изумрудных оттенков глаза. Бесцветные волосы, длинные пальцы и шея, припухшие губы (как – будто она постоянно целуется в засос), тонкие щиколотки, немного выпирающие скулы и прелестная рыжая, чуть заметная, россыпь на груди и плечах. С первого взгляда она казалась венгерской завоевательницей или скандинавской богиней. Женщина из старых лапландских сказок про коварство, злое колдовство с непременным хорошим концом. Про холод в сердце. Про силу, про дружбу про любовь.

      Женщина Арт – Хаус.

      Актрисой она тоже не была. В нее нельзя было влюбится, ее можно было только распробовать как сложный коктейль. Кто – то невидимый миру намешал в этом мутном бокале редкостных отваров и сладостных настоев. Пить это нельзя это можно осторожно нюхать, впуская в себя таинственное и колдовское. А если и пить, то настолько медленными глотками, чтобы определенно хватило на всю жизнь. Это стопроцентный яд. Это отрава. Это смерть. Организм нужно приучить к ней как к хорошему гомеопатическому снадобью. Ее нужно дозировать в свою жизнь. И если она сказала, что любит вас, вешайтесь.

      Звали ее по-другому и тем ни менее ей нравилось все испанское. Она тащилась от Сальвадора Дали. Она тащилась от великих испанцев. Она ела мандарины коробками. Она любила теребить в своих прозрачных пальцах большую алую розу. Когда она брала трубку телефона, она говорила: порфобор, у аппарата! Когда ей наскучивала жизнь, вяло текущая за бортом ее сознания, она превращалась в соляную безмолвную статую, а губы только и твердили одну и ту же фразу:

      – Настоящий мужской поступок ударить женщину тыльной стороной ладони!

      Изящная, стройная, тонкая, прозрачная, невесомая, как – то я спросил ее:

      – Что тебя более всего возбуждает?

      – Вино, – тихо ответила она.

      – Вино? – глупо переспросил я.

      – Вино из одуванчиков, Бредбери, – пояснила она и задрав голову к небу легонько простонала, – это немыслимый кайффффффф.

      И потом добавила:

      – Какое у тебя на этот счет мнение?

      Она прочла за свои тридцать с небольшим лет сотню книг, тысячи книг, миллионы книг.