Четыре всадника. Роман-мистификация. Алексей Егоров

ног, но нам уже хочется чего-то другого. Кислого, сладкого, темного, светлого, полусухого, крепленого, перченого, пресного, солнечного, слоеного, лунного, земного, таинственного, детского, живого, простого… счастья

      – Я всегда боялся счастья, – говорю я, – Именно самого его естества как понимания. Я боялся, что если сейчас происходит что – то хорошее, значит скоро произойдет плохое. И плохого будет конечно же больше. Всегда так и было.

      Все самые главные вещи, что происходят с нами, происходят с нами ежедневно. Ты можешь идти по заснеженному городу и вдруг услышать прекрасную медленную музыку. Пойти на ее призыв и упереться носом в необычайный запах сдобы с корицей. Набрести на кафе и присесть за неубранным столиком, с невзначай набросанными листьями.

      Удивительно, – подумается тебе, – на дворе рождество, а тут осень. Такая теплая и такая приветливая. Именно та осень, в которой ты хотел бы остаться и быть ею самой. Всю свою жизнь.

      Быть желтеющим закатом на горизонте, чей-то жизни. Быть увядшей листвой, быть парижским небом, лондонским туманом, московским вечером. Быть тем, кем тебе не приходилось и не придется уже никогда… быть. Чьим – то воспоминанием.

      И зазвучит эта всеми забытая мелодия. Ведь именно ее ты так отчетливо слышал в самом начале. Именно она привела тебя сюда, в твою вечную осень. И все сразу становится понятно. Понятно, что жизнь очень простая и интересная штука.

      Вот только не очень-то дешевая.

      А потом еще говорят, что нужно за все платить. Слава богу, что не за всех.

      И если бы возможно было выйти из дома налегке и просто идти по осенней теплой улице. Просто идти все время и никогда не уставать. И ветер только в спину.

      И ты точно знаешь маршрут. Ты выучил его наизусть. Маленькая квартирка на окраине. Здесь из мебели только одно старое одеяло и подушечка пропахшая табачным дымом и пылью. Грязная лампочка повесилась на одиноком, коротком, черном проводе. На кухне старый хододильничек «Саратов» с замороженной насквозь душой.

      И ты.

      Ты приезжаешь в нашу с тобой квартиру два раза в неделю. Иногда мы просто сидим на нашем с тобою одеяле. Прямо на полу. Ты любишь кофе, маленьких собачек, импрессионистов, Арбенину, сюр и Мураками. Я люблю тебя. А это значит я люблю кофе, маленьких собачек, импрессионистов…

      Нам больше ничего не нужно. У нас с тобою все есть.

      Счастье.

      – Как ты нашел меня? – шепчешь ты.

      – Я просто искал тебя, – говорю я, – ходил по городу и заглядывал в каждый его потаенный уголок.

      – И что? – смеешься ты.

      – И тут я ее увидел, – восторженно восклицаю я, изображая в воздухе твое очертание, – Как же можно описать словами, существующими во всех языках мира, то естество, возникшее предо мной. Это было облако из тумана и дыма, причем вся эта завязь состояла из меленьких капель любви, как некой сырости. Что в сущности, иногда, одно и тоже. Изредка, по лицу проходила именно та ненависть,