Вопрос и ответ. Патрик Несс

молча подводит меня к коридорному окну и выглядывает на дорогу. В ярком солнечном свете маршируют солдаты, мимо проезжает повозка с пурпурной пшеницей, а из города доносится Шум – громкий, как целая армия.

      В таком грохоте нипочем не разобрать мыслей одного мальчика.

      – Может, все не так уж плохо. – Мэдди говорит очень медленно, словно взвешивая каждое слово. – Посуди сама: в городе все тихо и спокойно. То есть там очень шумно, но разносчик еды сказал, что лавки вот-вот откроются. Тодд наверняка жив-здоров, работает и с нетерпением ждет вашей встречи.

      Непонятно, чего она добивается: хочет поверить сама или убедить в этом меня? Я вытираю нос рукавом:

      – Может быть.

      Мэдди смотрит на меня долгим взглядом, словно хочет что-то сказать, но не может. Наконец снова отворачивается к окну:

      – Ну и грохот!

      Кроме госпожи Койл в нашем лечебном доме есть еще три целительницы: госпожа Ваггонер, пухлая и усатая старушка, госпожа Надари, которая лечит рак и которую я видела лишь раз, да и то мимоходом, и госпожа Лоусон, она вообще-то работает в детском лечебном доме, но случайно оказалась у нас во время капитуляции Хейвена и с тех пор места себе не находит из-за больных детей, которых теперь некому лечить.

      Учениц в доме гораздо больше, чем целительниц, – около дюжины, не считая Мадлен и Коринн. Они считаются старшими ученицами в доме и, наверно, во всем Хейвене (потому что помогают непосредственно госпоже Койл, как я поняла). Остальных я вижу редко: сверкая стетоскопами и хлопая полами белых халатов, они ходят по пятам за целительницами, пытаясь найти себе какое-нибудь полезное занятие.

      Потому что занятий становится все меньше: город постепенно сживается с переменами, пациенты поправляются, а новых нет. Всех больных мужчин вывезли отсюда в первую же ночь, невзирая на их состояние, а новые женщины почему-то не поступают, хотя нашествие и капитуляция вовсе не отменяют болезней и травм.

      Госпожа Койл очень из-за этого тревожится.

      – Какой в ней толк, если ей не дают лечить больных? – говорит Коринн, чересчур туго затягивая жгут на моей руке. – Раньше она заведовала всеми лечебными домами, не только нашим. Все ее знали, уважали и ценили, некоторое время она даже была председателем Городского совета.

      Я изумленно моргаю:

      – Да ты что? Она была тут самой главной?

      – Давным-давно. Сиди спокойно, не дергайся. – Коринн втыкает иголку – тоже не слишком-то бережно. – Госпожа Койл говорит, что быть у власти означает каждый день наживать новых врагов, причем из тех, кого больше всего любишь. – Она ловит мой взгляд. – Честно говоря, я тоже так думаю.

      – И что случилось? Почему она больше не у власти?

      – Она допустила ошибку, – чопорно отвечает Коринн. – А недруги этим воспользовались.

      – Какую такую ошибку?

      Всегда хмурое лицо Коринн мрачнеет еще больше.

      – Спасла жизнь одному человеку. – И она так сильно щелкает жгутом, что на коже остается красный след. Проходит день, потом еще один, но ничего