Улитка в тарелке. Юлия Лавряшина

позволил бы, если б она попросила. Но Мира тотчас представляла свою сморщенную, усеянную пятнами руку на его сияющих кудрях, и ее перекашивало от брезг ливости.

      Дрим оказался не один. То, что с ним была Неда, как-то примирило девочку с разочарованием, но то, зачем Мира пришла, все равно становилось невозможным. Затаившись у окна, створка которого до сих пор оставалась приоткрытой, потому что Дрим любил тихую музыку ночи, она попыталась разобрать, о чем идет разговор. И удивилась тому, что это оказалось совсем даже не трудно. «Ночью звуки становятся легкими, они быстрее долетают», – решила Мира, все же стараясь дышать потише.

      У Неды голос тоже был ночным – глубоким и очень низким. Даже у Дрима он оказался выше. Мира сразу услышала, что он недоволен чем-то.

      – Мы спорим об этом уже не в первый раз, – отрывисто произнес он.

      Неда мягко напомнила:

      – Но так ни к чему и не можем прийти.

      – А надо?

      – Надо. Мы ведь не собой рискуем, пойми же ты! Это очень опасно, Дрим.

      Он громко усмехнулся:

      – Разве не собой? А чем рискуют они? Чем? Не тебе же, в самом деле, объяснять!

      – Объяснять не нужно, – Неда протестующе скрипнула стулом. – Только речь ведь не об этом.

      Мира прижалась к стене, потому что Дрим встал, и было слышно, как он прошелся по комнате.

      – Да-да! Безоблачное существование, не омраченное размышлениями… Согласись, мы просто боимся вопросов! Ясно же, что они спросят: кто это с нами сделал? Не вы? Но как вы позволили это?

      «О чем они говорят? – вздохнула Мира. – У взрослых иногда ничего не поймешь…»

      Ее так тянуло вмешаться в разговор, что она переминалась с ноги на ногу, и, наконец, как и должно было произойти, что-то хрустнуло. Мире показалось, это выпало из нее самой – так явственно оборвалось что-то внутри. Она перестала дышать, и ночь сразу надвинулась такой разноголосицей звуков, что у Миры заложило уши.

      Когда горячий шум отхлынул, оставив только жар на щеках, она поняла, что, кроме нее, никто и не расслышал этого громогласного хруста. Все это время, оказывается, Неда говорила, откровенно волнуясь, чего Мира за ней не помнила:

      – … все мы – да! Все человечество, если на то пошло! Это – громко, но это так. Но что ты предлагаешь? Мы не избавимся от чувства вины, если откроем им правду. Нет! Но им станет невыносимо. Ты этого хочешь?

      – Нет! – выкрикнул Дрим.

      Неда опомнилась:

      – Тише. Окно открыто.

      – Конечно! Тише! Нельзя же, чтобы истина вырвалась за пределы этого дома!

      «У него сейчас злой голос, – подумала Мира. – Никогда не слышала такого…»

      Неда произнесла как-то глухо, будто слегка прикрыла рот ладонью:

      – Это как раз тот случай, когда приходится жертвовать истиной ради счастья. Хотя бы и временного. Это ведь с самого начала было для нас правилом номер один.

      – Да, – только и сказал он.

      – Так что же, Дрим? Что же делать?

      «Ой, она плачет?!» –