Князь Тавриды. Николай Гейнце

ухаживания князя на балах и вечерах за ее дочерью, думала, что последняя не прочь сделаться из флейлин статс-дамой и переехать в Петербург уже княгиней Святозаровой.

      Она прочла на лице графини Клодины серьезное решение.

      – Как хочешь, ma shere, я тебя не неволю, ты ведь мне не мешаешь… – ответила старуха.

      Князь Святозаров обратился таким образом из жениха Клавдии Афанасьевны в жениха Зинаиды Сергеевны.

      Последняя, влюбленная в Потемкина, далеко не старалась увлечь блестящего жениха, что еще более раззадоривало последнего.

      Он сделал предложение старой графине, и та, после переданного уже нами разговора со своею дочерью, дала свое согласие.

      – Я поговорю с ней… и думаю, что это уладится, – сказала она восхищенному князю.

      VII. По монастырям

      Молодой Потемкин между тем в один прекрасный день признался Ивану Дементьевичу Курганову в своей любви к княжне Зинаиде Сергеевне.

      Старик страшно взволновался.

      – Вот глупости! Разве ты не знаешь, что княжна Несвицкая самая богатая невеста не только в Москве, но, пожалуй, и во всей России.

      – Я это знаю, – отвечал Григорий Александрович, – но Зина любит меня.

      – Почему ты это знаешь?

      – Она сама мне это сказала.

      Курганов окинул молодого человека строгим взглядом.

      – Ты воспользовался тем, что моя дочь ее подруга, и увлек молоденькую девушку, почти ребенка, ты, еще сам мальчишка…

      Григорий Александрович опустил голову.

      – Если ты это сделал, то поступил более чем нехорошо… нечестно… Графиня Анна Ивановна, конечно, доверяя мне, смотрела сквозь пальцы на частые посещения моей квартиры ее племянницей… Ты сделал меня невольным нарушителем доверия ее сиятельства, ты, в благодарность за мою ласку, за любовь к тебе, как к сыну, опозорил мои седины.

      – Иван Дементьевич, Иван Дементьевич… – бормотал смущенный юноша.

      – Я хочу все знать… Говори…

      Молодой человек рассказал ему в подробности весь свой роман с молодой княжной.

      Курганов выходил из себя. Его чистой совести представлялось все это в мрачном виде, он все преувеличивал и продолжал волноваться.

      Он позвал свою дочь и стал упрекать ее в пособничестве этому «позорному делу» – его подлинное выражение.

      Настя плакала и уверяла отца, что она не имела никаких дурных намерений, что ничего дурного не случилось.

      Старик несколько успокоился, убедившись на самом деле, что происшедший под его кровлей роман двух молодых людей остался на почве чистого чувства.

      – Честь и дочь – мои главные сокровища, – сказал Иван Дементьевич, обращаясь к молодому Потемкину. – Ты поступил непорядочно, хотя я убежден, что не умышленно… Ты говорил ей о любви и нарушил ее сердечный покой и за это ты должен быть наказан. Как?.. Чтобы меня и мою дочь обвинили в пособничестве к ловле богатой невесты для сына моего друга… Одна эта мысль ужасает меня! Что подумает обо мне ее сиятельство! Она может потребовать