Ричард Длинные Руки – конунг. Гай Юлий Орловский

приударить за чужой женой…

      А когда появляется некто и объявляет это не пороком, а достоинством, а под слабости подводит теоретическую базу, мол, это не лень и скотство, а возврат к античным традициям сексуальных и прочих свобод, возрождение высокой, даже высочайшей античной культуры, то как не поддаться, когда нас только подтолкни, дай нам правдоподобное оправдание?

      Нет уж, мне плевать, кем меня назовут, но без всякой жалости вытопчу ростки этого гнилого и смердящего Возрождения. Ну, конечно, не плевать, обидно будет, еще как обидно, однако дело надо делать, как бы и что бы о нас ни сказали.

      В спальне сопят, чешутся, вздыхают, слышно, как позевывают с волчьим подвыванием. Я откинул раздраженно полог балдахина и спустил ноги на пол. Куча народа, пара незнакомых лиц, как-то сумели продвинуться по служебной лестнице и уже допущены к утреннему туалету майордома. Именно майордома, здесь только те, кто признает меня им, а те, кто упорно величает маркграфом, остались в своих родовых гнездах. В лучшем случае, толпятся в общем зале.

      – Ваша светлость, – учтиво, но твердо сказал граф Валгергорд, – камзол сегодня придется надеть темный с золотым шитьем, брюки с широким поясом, а туфли с узкими носами.

      – А почему такие туфли?

      – Вошли в моду, – объяснил он терпеливо. – Широконосые были в прошлом сезоне.

      – А ноги у меня с прошлого сезона, – напомнил я.

      Он развел руками.

      – Чтобы быть красивым, надо страдать.

      – Не буду, – ответил я твердо. – Майордом выше моды. Подать мне широконосые! К тому же это будет расценено, как верность старым добрым обычаям.

      – Ваша светлость, – сказал Валгергорд со вздохом, – вы… политик.

      – У вас это звучит, как ругательство.

      – Наверное, – предположил он, – трудно быть таким?

      – Мудрым?

      – Гм… ну да, вот таким мудрым.

      – Надо, – сказал я твердо. – Это да, я такой! Вот и сейчас думаю, что бы еще намудрить.

      – Ох, сэр Ричард, – сказал он с беспокойством, – чувствую, хлебнем мы с вами… счастья.

      – Полной лопатой, – заверил я.

      В комнату вошли Альбрехт, Альвар, Растер. Вельможи на них косились с неприязнью и завистью: им можно появляться всегда перед мои очи. Альбрехт сразу направился ко мне, чем-то рассерженный настолько, что даже челюсти сцепил так, будто поймал меня за палец, когда я пересчитывал ему зубы.

      – Что случилось? – поинтересовался я.

      – Наши войска сосредотачиваются в Брабанте, – напомнил он сухо. – А вы столько сил тратите на строительство дороги в Армландию… а тут еще и этот флот… Не лучше ли прибыть на границу с Гандерсгеймом? И заняться конкретным делом, а не этими… э-э… непонятными?

      Альвар и Растер тоже смотрели серьезно и требовательно. Я развел руками.

      – Дорогой барон, я сам сухопутник. То есть мое королевство, как и Армландия, не имело выхода к морю. Так что я понимаю ваши чувства… В смысле, неприязнь к мокрому. Но войска