Путевые записки по многим российским губерниям. Гавриил Гераков

по полудни были уже мы в Елисаветинском редуте; от нечего делать, писал много писем. Погода хороша, наши сутки кончились в 8 часов. 27го Июля. До Константиновского редута, то пешком, то верхом, то в коляске, – жарко, и я утомился; в восемь часов день нас оставил, 28-го Июля. Худо спал, насекомые тревожили; в четыре часа встали, в шестом выехали, с двумя стами быков, и сто фур, при большом конвое; офицер второй Сорре; в пятнадцати верстах, в девятом часу у Колодца завтракали; погода прекрасная. Два Англичанина из Индии, Персии, чрез Тифлис, присоединились к нам. Один лет шестидесяти Ламздель – Професор Восточных языков, как он уверял, так худ, так худ, что худощавее известного С. Петербургского жителя; другой и велик собою и в шесть раз толще своего товарища, Капитан Артмольд; мы пригласили сих богачей покушать; они с удовольствием согласились. Надобно справедливость отдать обоим: мастера поесть, особенно худой; цыплята жареные мигом исчезали, а картофель и Английский сыр, при хорошей мадере, приводил их в восторг. Мне жаль было картофелю, во-первых: что Комендантша Скворцова подарила мне, а во-вторых: что нигде достать нельзя; офицеры, и то мало, сеют для своего обиходу. Во втором часу переехали Терек; сего дня не был од сердит, шум мелодический, и картина вообще была мягче; дикарей не видели. Остановясь на Моздокском берегу, послали карантинному смотрителю Капитану Виникову сказать о нашем приезде, и не льзя ли миновать карантина; приехал чиновник и повез нас в карантин, пять верст от Терека; на дворе три часа, солнце палит. Нас приняли учтиво, но говорили в сажень расстояния и далее, как с чумными; особенно Штаб-Лекарь, которому я представлял, что мы в Тифлисе не были, и следственно чумою не заражены, да и там оной нет; он отвечал, что нас не льзя прежде четырех суток выпустить, вы были за Тереком, сего и довольно, чтоб посидеть в карантине. Цицерон, Дфмосеен и Ломоносов напрасно бы употребили свое красноречие. Здесь в карантине все берут от нас щипцами; порядок, чистота, учтивость похвальная; однако все вещи взяты, сундуки открыли и при нас заперли в особую избу, без окон, оставили нам платье и на чем спать, и съестное. Штаб-Лекарь среди сей темной избы, поставил три горшка глиняные с Acide muratique oxigene, под горшки уголье; коль скоро кислый газ начал раздаваться, заперли двери, приложены две печати, наша и Капитанская, и поставлен часовой. Мы пошли в назначенные нам покои, от Терека во ста саженях. Покои похуже Владикавказских, однако изрядны и чистеньки. Кухня весьма дурна, ибо надо стоя на коленях готовить; видна, что мало с поваром ездят. В семь часов обедали и ужинали, в девять уже покоились. Англичанам, богачам скупым, толстому и худощавому, доходил запах от четырех блюд наших; мы боялись смотреть на них: того и гляди, что пожалуют; они под крышею, на чистом воздухе, занимались молоком и хлебом, изредка поглядывали на нас, мы – будто не видим. Скупость непомерная и непростительная; за то с них и за молоко взяли в три-дорога. Слуга, нанятый ими, Армянин, как угорелая кошка, в посылках, то туда, то сюда, и бричка не важная: горько видеть скупых;