Она доведена до отчаяния. Уолли Лэмб

сидела на диване, тупо уставившись в телевизор, односложно отвечала на вопросы бабушки и гримасничала от ее еды.

      В автобусе мать начала болтать, какое у нее было детство и что если бы она могла что-то в себе изменить, то избавилась бы от робости. Бабушка хотела как лучше, но…

      – …поэтому когда появился Тони и начал мне названивать, окружил таким вниманием, я просто не устояла…

      – Какой сейчас смысл об этом говорить? – вздохнула я.

      – Как, он тебе ничего не сказал? Я же поэтому и согласилась оставить тебя на неделю! Твой отец попросил о разводе, он от нас уходит.

      Автобус с урчанием ехал по автостраде, везя нас домой. В голову мне словно напихали ваты.

      – Глупость какая, – произнесла я наконец. – Зачем же он строил бассейн, если решил уйти?

      Мать взяла меня за руку.

      – Нам придется переехать? – спросила я.

      – Нет, переезжает он. Уже переехал.

      – Куда?

      – В Нью-Джерси.

      – А как же работа? Или Мэсикоттша тоже переезжает?

      – Миссис Мэсикотт его уволила за интрижку с одной из ее жиличек. Она их застукала и пришла в ярость.

      Минут пять мы молчали. Обивка кресла передо мной зарябила от слез.

      – Забавно, – произнесла после молчания мать. – Ее не волновало, что у него жена и дочь, а новой любовницы не стерпела… У тебя есть вопросы?

      – Кому достанется «Кадиллак»? – спросила я.

      – Нам. Тебе и мне. Вот ирония судьбы, да?

      – А можно, я все равно пойду к Джанет на девичник с ночевкой?

      Неделю я плавала, выглядывая из воды при малейшем шуме. Всякий раз, когда звонила Джанет, я думала, что это папа.

      В пятницу мать робко вышла к бассейну в пляжном халате, неся все необходимое – чашку чая, сигареты и спрей для носа. Она неловко открыла сетчатую дверцу, подошла к воде и попробовала ее краем мыска.

      – Холодная, – пожаловалась она. Сбросив халат, мама чинно присела на плетеный стул. – Как хорошо… Вылези из воды, поговори со мной.

      Я села на край бассейна, мокрая и нетерпеливая.

      – Я как раз начала плавать свою норму, – сказала я. – Что ты хочешь?

      – Ничего, просто твоей компании. Можно задать тебе вопрос?

      – Ну?

      – Так, обычная глупость… Мне просто интересно… Если бы ты меня не знала, если бы увидела впервые на улице, совсем незнакомую, как бы ты решила – я красивая или нет?

      На ней был старый безвкусный раздельный купальник, который она начала носить, когда растолстела: верх в цветочек, белые трусы с юбочкой и валик синевато-белой жирной плоти между ними.

      – Не знаю, – ответила я. – Наверное, ничего себе.

      Она вглядывалась в мое лицо, ища правды. А правда, как я ее понимала, была в том, что папа не ушел бы, не будь мать Мисс Безнадегой.

      – Правда ничего? – переспросила она.

      – Ничего себе жирдяйка!

      Ее губы задрожали. Мать потянулась за своим спреем.

      – Боже, да я пошутила! – скривилась я. – Уже и шуток не понимаешь?

      От папы пришло письмо с почтовым штемпелем Нью-Джерси