Она доведена до отчаяния. Уолли Лэмб

приговаривал папа, – или это? А вот этого не нюхала? Если ты хоть раз еще…

      Дувили задули свечку и пошли в дом.

      – Обвиняй ее в чем угодно! Благодаря ей на этом столе хлеб с маслом! Осточертела твоя растреклятая депрессия!

      Задняя дверь с грохотом открылась, и папа широкими шагами вышел в патио, держа что-то в горстях. За ним бежала мама.

      – Тони, не надо! – умоляла она, хватая его за руки. – Прости меня! Пожалуйста, прости!

      Отец подбросил в воздух что-то маленькое и трепещущее. На секунду Пети завис над моей матерью, но тут же перелетел через двор в крону плакучей ивы.

      – Будь ты проклят! – закричала мать. – Будь ты проклят во веки веков!

      Ее голос несся над всеми соседними дворами.

      Я села на велосипед и помчалась, не разбирая дороги. Влажный воздух плотно прижимался к разгоревшимся щекам. Если бы навстречу попался ребенок, я могла его сбить. Я пронеслась мимо улицы Джанет, мимо указателя «Тритоп Эйкрс» – и выехала на Сто восемнадцатое шоссе. Стискивая резиновые накладки на руле, выдавливала из себя дрожь. Я ненавидела обоих родителей. Чем быстрее я ехала и, соответственно, больше рисковала, тем легче становилось на душе.

      Домой я вернулась уже затемно.

      У черного входа меня напугал папин голос без тела:

      – Я уже хотел идти тебя искать!

      – Ты в порядке? – хотел знать мамин голос.

      – Да.

      Вглядевшись в темноту, я различила их силуэты. Родители сидели на ступеньке и курили одну сигарету на двоих.

      – Обязательно было вот так уезжать? – спросила мать. – Я чуть не заболела от волнения.

      Кончик сигареты стал ярче – было слышно, как она вздохнула.

      – Я просто каталась на велосипеде, – сказала я. – Мне нужно было выбраться отсюда.

      – Ты ходила к Джанет? – спросил отец.

      – Нет.

      – Что происходит в этом доме, здесь и остается. Другим до этого дела нет.

      – Знаю.

      Он поднялся и потянулся:

      – Я пошел спать.

      Мы с матерью сидели вплотную друг к другу и слушали цикад.

      – Отведи меня в дом, – сказала она наконец. – И завари чаю.

      На кухне мы прищурились от света. Верхняя мамина губа была фиолетовая и распухшая. Когда чай был готов, я поставила перед ней чашку.

      – Присядь, – предложила она, похлопав по стулу рядом.

      Но я перешла кухню и уселась на рабочий стол.

      – Что такое шлюха? – спросила я.

      Мать ответила, что не желает сейчас об этом говорить.

      – Я так и вижу, как какая-нибудь кошка подкрадывается к Пети. Завтра я…

      Что-то на моих розовых шортах заставило ее замолчать.

      – Что? – спросила я.

      Мать не отрывала глаз от моей промежности.

      Я посмотрела и одновременно почувствовала темное влажное пятно крови.

      – Вот спасибо, Долорес, удружила. – Мамино лицо сморщилось от плача. – Как нельзя вовремя.

      Грохот экскаватора сотрясал всю улицу.

      Через несколько дней после начала строительства бассейна кошка Далила спряталась в бельевом шкафу и родила