Короли океана. Густав Эмар

сверкали лихорадочным, диким блеском; меж бровей у него прорезалась глубокая складка; рот, искривленный в гримасе, подергивался в горькой усмешке, как если бы пленник пребывал во власти бурного душевного переживания.

      Хотя сейчас он испытывал жгучую боль, его лицо хранило печать спокойствия и сдержанного достоинства: похоже, и у него в голове созрело какое-то невероятное решение.

      – Что вам от меня надо? – спросил он у графа.

      – Только одно: сказать, что мы расстаемся навсегда.

      – Стало быть, меня ожидает смерть? – равнодушно продолжал принц.

      – Нет, ведь я же обещал больше не покушаться на вашу жизнь. Я намерен сделать кое-что получше.

      – Вы знаете толк в пытках.

      – Вы полагаете? Взгляните-ка лучше вон туда – видите шлюпку?

      – Вижу, и что дальше?

      – Человек, который ею командует, берберский корсар, и я вас продал ему.

      – И вы меня отдадите ему?

      – Вот именно.

      – Господин граф, – холодно заметил принц, глядя в лицо своему врагу, – вы совершили ошибку, когда не убили меня.

      – Неужели? Почему же, дорогой господин де Монлор?

      – Потому что ваш удар пришелся мимо цели. Вы заклеймили меня, и это ужасно; вы продаете меня, и в этом ваш промах. Только из могилы нет выхода. Когда-нибудь, может, нескоро, я убегу и мы снова встретимся лицом к лицу. И уж тогда-то!..

      – Что тогда?

      – Придет мой черед. Не вы ли сами говорили – месть принято есть холодной. Вот это я вам и припомню.

      Граф нахмурился и, сделав два-три шага по палубе, обратился к пленнику, стоявшему с прежним невозмутимым спокойствием на том же месте, где стоял:

      – Отлично! Пусть! Мстите, если угодно, – глухо проговорил он. – Только берегитесь, меня не так-то просто взять врасплох!

      – Засыпает даже самый бдительный, – холодно отвечал принц.

      – А вот и шлюпка подоспела, сударь, – с усмешкой продолжал граф, – так что, к моему сожалению, вынужден прервать нашу беседу.

      – Ваша правда, сударь, – тем же тоном отвечал молодой принц. – Мой новый хозяин уже поднимается на палубу. Однако не сомневайтесь, мы еще продолжим нашу беседу, и, может, даже раньше, чем вы думаете.

      – Из Африки, попав в рабство, не убежишь: тут лишь одно избавление – смерть. Так что возжелайте ее, сударь, – горько ухмыльнувшись, прибавил граф. И, пожав плечами, повернулся к пленнику спиной.

      «Неужели я не раскусил натуру этого человека? Неужто его и впрямь стоит поостеречься? – молвил про себя капитан люгера, направляясь навстречу берберскому капитану. – Что за вздор! Я сошел с ума! Черт возьми, а ведь он почти напугал меня своим растреклятым хладнокровием!»

      Капитан-мусульманин был вероотступником-кандийцем[12], с лицом сморщенным, как лисья мордочка, и маленькими серыми глазками, сверкавшими, точно карбункулы.

      Сделку с ним граф заключил заблаговременно – сделку престранную, поскольку в данном случае продавец выплачивал деньги

12

Кандиец – житель Кандии, как итальянцы называли остров Крит.