Тысяча осеней Якоба де Зута. Дэвид Митчелл

тычут в писаря пальцами и во весь голос комментируют:

      – Комо, комо!

      – Это они о ваших волосах, – объясняет ван Клеф. – Европейцев здесь часто называют «комо». «Ко» значит «красный», а «мо» – волосы. Сказать по правде, среди нас немногие могут похвастать шевелюрой такого оттенка, как у вас; «рыжеволосый варвар» – зрелище, на которое поглазеть не грех.

      – Вы изучаете японский, господин ван Клеф?

      – Вообще-то, это запрещено, но я кое-чего нахватался от своих жен.

      – Я буду весьма обязан, если вы меня научите тому, что знаете.

      – Да какой из меня учитель, – отнекивается ван Клеф. – Доктор Маринус болтает с малайцами, словно родился чернокожим, но и он говорит, что японский выучить тяжело. А если кто из переводчиков возьмется нас учить и его на этом поймают, могут обвинить в государственной измене.

      Стражник, проводящий обыск, возвращает башмаки Якобу и отдает очередной приказ.

      – Одежду снимать, господин! – хором подхватывают переводчики. – Снимать одежду!

      – Одежду снимать никто не будет! – огрызается ван Клеф. – Господин де Зут, служащие фактории не раздеваются! Это отребье хочет нас унизить! Один раз подчинитесь – и всем прибывающим в Японию чиновникам придется делать то же самое до скончания века.

      Стражник возмущается. Переводчики галдят:

      – Снимать одежду!

      Переводчик Сэкита спешит уползти от греха подальше.

      Ворстенбос, ударив тростью в пол, восстанавливает тишину.

      – Нет!

      Недовольный стражник решает не настаивать.

      Другой таможенник стукает копьем о сундук Якоба и произносит несколько слов.

      – Открывать, пожалуста, – переводит кто-то из безранговых. – Открывать большой ящик!

      «Ящик, – дразнится внутренний голос, – где лежит Псалтирь».

      – Давайте, де Зут, не то мы тут все состаримся, – поторапливает Ворстенбос.

      Борясь с тошнотой, Якоб послушно отпирает сундук.

      Стражник снова что-то говорит, хор переводит:

      – Назад, господин! Шаг назад!

      Больше двадцати шей с любопытством вытягиваются. Стражник, откинув крышку, вынимает и осматривает пять сорочек тонкого полотна; шерстяное одеяло; чулки; мешочек с пряжками и пуговицами; потрепанный парик; набор писчих перьев; пожелтевшее исподнее; циркуль, что Якоб хранит еще с детства; полкуска виндзорского мыла; две дюжины писем от Анны, перевязанных подаренной ею лентой; бритвенное лезвие; курительную трубку дельфтского фарфора; зеркальце с трещиной; переплетенные ноты; побитый молью бархатный жилет бутылочно-зеленого цвета; оловянную тарелку, ложку и нож. В самом низу – стопки книг. Таможенник обращается к подчиненному, и тот выбегает за дверь.

      – Приводить дежурный переводчика, господин, – объясняет один из толпы переводчиков. – Смотреть книги.

      – А разве… – У Якоба сдавило ребра. – Не господин Сэкита будет проводить экзекуцию?

      Ван Клеф, сверкнув коричневыми зубами, усмехается в бороду:

      – Экзекуцию?

      – Инспекцию,